В действительности, однако, как нам представляется, все обстояло гораздо сложнее. Говорить о замене остракизма политическими процессами можно лишь с весьма существенными, пожалуй, даже принципиальными оговорками. Возьмем процесс γραφή παρανόμων. Первый зафиксированный случай его применения (Andoc. 1.17) и в самом деле относится к периоду около 415 г. до н. э. Что и говорить, у исследователя не может не сложиться впечатление прямой преемственности с остракизмом: ведь этот последний как раз перестал использоваться около 415 г. до н. э., то есть именно тогда же. Тем не менее перед нами, увы, аберрация. Первое упоминание о каком-либо типе судебного процесса отнюдь не должно трактоваться в том смысле, что ранее этого упоминания его и не было вообще[990]
. Процесс γραφή παρανόμων был введен, насколько можно судить, значительно раньше конца V в. до н. э., а именно — тут мы солидаризируемся с наиболее распространенным и вполне справедливым мнением[991], — скорее всего, в период реформ Эфиальта и Перикла, имевших место в середине того же столетия. Процесс γραφή άσεβείας (обвинение в религиозном нечестии) также заведомо существовал в то время, когда остракизм еще не вышел из употребления. В другом месте мы пытаемся показать, что еще в конце VII в. до н. э. представителей рода Алкмеонидов судили именно за асебию[992]. Согласимся, что этот вопрос остается спорным (имеются и другие точки зрения). Но в чем уж совершенно нельзя усомниться — так это в том, что γραφή άσεβείας активнейшим образом применялась политическими противниками Перикла против его сподвижников во второй половине 430-х гг. до н. э.[993], то есть как минимум за полтора десятилетия до последней остракофории. Вскоре после нее, в конце V в. до н. э. в Афинах прошла новая волна такого же рода процессов (дело о гермокопидах и о пародировании мистерий, процесс стратегов-победителей при Аргинусских островах, процессы Сократа, Андокида и др.), а вот впоследствии, в IV в. до н. э., они стали чрезвычайно редкими. Наконец, исангелия является вообще очень древней юридической процедурой, уходящей корнями в архаическую эпоху, а по меньшей времени со времен Эфиальта она была прерогативой народного собрания.Итак, все типы политических судебных процессов, которые упоминает Моссе в качестве «замены» для остракизма, в действительности существовали и ранее. Можно, правда, возразить, что до конца V в. до н. э. они хотя и находились в юридическом арсенале, но применялись редко и не играли значительной роли в общественной жизни, в отличие от доминировавшего тогда остракизма. Ну что ж, вероятно, так оно и было (хотя, строго говоря, с уверенностью знать мы этого не можем ввиду слабой освещенности в источниках судебных практик V в. до н. э.)[994]
. Но, во всяком случае, следует несколько сместить акценты: не на смену остракизму были введены новые юридические средства, а просто к этим средствам, существовавшим и до того, стали обращаться чаще ввиду неупотребительности остракизма. Еще следует думать, что здесь явилось причиной, а что следствием.По поводу трактовки причин прекращения остракизма, которые предлагает Моссе, необходимо сказать также следующее. Да, действительно, политической ситуации в Афинах IV в. до н. э., характеру политической жизни на данном хронологическом отрезке уже не отвечал такой институт, как остракизм; потому он в это время и не применялся. Однако изменения характера политической жизни — процесс длительный и, во всяком случае, не одномоментный. Нельзя сказать, что конкретно до такого-то года (скажем, до 403 г. до н. э.) политическая жизнь отличалась одной спецификой, а после этой точки на временной шкале — уже другой. Новое постепенно прорастает в старом, а само это старое отмирает тоже долго и подчас мучительно. Что же касается прекращения применения остракизма, то это был именно исторический факт, свершившийся как-то сразу. После изгнания Гипербола от этой процедуры отказались, — видимо,