Остракизм в Афинах

Вышеперечисленные факторы неизбежно должны были повести к сомнениям внутри гражданского коллектива по поводу эффективности остракизма как политического института. Они способны были привести к определенному отторжению общественным мнением процедуры изгнания черепками, во всяком случае, на какое-то время. Однако, следует подчеркнуть, только эти факторы, взятые сами по себе, не могли еще вызвать полный отказ от идеи остракизма, окончательный выход его из употребления. Если оружие дало осечку, то почему нужно думать, что отныне оно все время будет давать одни лишь осечки? Если жертвой остракизма стал демагог, а не знатный лидер, почему из этого должно следовать, что и впредь под него будут подпадать одни лишь демагоги? В общем, если бы дело заключалось исключительно в неудачном исходе единственной, конкретно взятой остракофории, то ничто не мешало бы вновь начать использовать остракизм спустя какой-то срок, когда страсти улягутся и фрустрация отойдет в прошлое. Очевидно, существовали и какие-то другие предпосылки прекращения применения остракизма.

Здесь мы переходим в область эмпирических фактов. Их анализ и ранее по ходу работы неоднократно помогал нам найти верное решение проблем, которые лишь затемнялись и осложнялись обилием априорных умозрительных посылок. Прежде всего стоит задаться вопросом: была ли хоть какая-то возможность проведения остракофории на хронологическом промежутке в одно-полтора десятилетия, последовавшем за изгнанием Гипербола. На этот вопрос можно дать однозначно отрицательный ответ. Проследим нить основных событий данного периода афинской истории. Практически сразу после последнего остракизма (в данном случае не имеет принципиального значения, датировать ли его 415 или 416 г. до н. э.) началась Сицилийская экспедиция, продолжавшаяся около двух лет. Все это время крупные контингенты граждан, отправившиеся на Сицилию в качестве гоплитов и моряков, отсутствовали в Афинах, равно как и ряд крупнейших политических лидеров — среди последних и Никий, и Алкивиад. Параллельно в городе проходили громкие судебные процессы о гермокопидах и о профанации Элевсинских мистерий, вызывавшие всеобщий ажиотаж[999]. По целому ряду причин афинянам было совершенно не до остракизма. Непонятно было, кто мог бы выступить в роли «кандидата» на изгнание, какими силами проводить голосование, каким образом изыскать для него возможность среди более неотложных дел. Пожалуй, даже если бы институт остракизма не был скомпрометирован Гиперболом, в непосредственно следовавшие за его изгнанием годы он все равно не применялся бы.

В дальнейшем же ситуация лишь усугублялась. Алкивиад перешел на сторону Спарты, Никий погиб под Сиракузами, там же нашли свой конец тысячи рядовых афинян. Ввиду чрезвычайного характера ситуации в 413 г. до н. э., после провала сицилийской авантюры, афинская демократия впервые наложила ограничение на самое себя, учредив коллегию пробулов (Thuc. VIII. 1.3; Lys. XII. 65; Arist. Rhet. 1419a25; Diod. XII. 75)[1000]. Эти экстраординарные должностные лица, в компетенцию которых входили предварительное рассмотрение всех вопросов до представления их в Совет Пятисот и народное собрание, а также право созыва этих органов, конечно, не допустили бы, чтобы в повестку дня экклесии было внесено предложение о проведении остракизма (даже если бы кому-нибудь из политиков пришло бы такое в голову, что само по себе маловероятно): такая мера привела бы к новому обострению страстей внутри гражданского коллектива, а пробулы были призваны, напротив, охлаждать эти страсти, стабилизировать внутриполитическую ситуацию.

В 411 г. до н. э. произошел олигархический переворот Четырехсот[1001]. Их правительство продержалось у власти лишь несколько месяцев, но затем было заменено более широкой олигархией Пяти тысяч. Этот последний режим, снискавший себе беспрецедентные похвалы древнегреческих политических теоретиков[1002] (насколько можно судить, его воспринимали как образчик политик, «среднего» государственного устройства), сохранялся приблизительно до 410 г. до н. э., после чего произошла реставрация демократии в полном объеме. В данных условиях постоянных переворотов и чехарды политических систем остракофории, конечно, тоже не могли проводиться. Кроме того, как справедливо замечает только что цитировавшийся Аристотель, «шла непрерывно война».