Остракизм в Афинах

В качестве второго фактора мы назвали бы общий характер внутриполитической борьбы этого времени. Выше отмечалось, что к остракофории обращались тогда, когда в наиболее острую, неразрешимую иными средствами стадию переходило биполярное противостояние политических лидеров и их линий, прежде всего по вопросам внешней политики. В данной связи следует сказать, что на протяжении определенного временного промежутка после 415 г. до н. э. такой ситуации не возникало. Противостояние Алкивиада и Никия было последним ее примером в эпоху Пелопоннесской войны. Впоследствии политические конфликты имели совершенно иную специфику, что следует считать признаком принципиальных изменений, постепенно происходящих в общественной жизни.

В-третьих, до минимума, в конце концов едва ли не до нуля сузился круг потенциальных жертв остракизма. Изгнание Гипербола, как мы видели выше, вызвало ярко выраженное неудовольствие, в котором можно было видеть залог того, что в будущем остракизм больше не будут применять к демагогам незнатного происхождения. Но если не к ним, то к кому? Аристократических политических лидеров «старого типа», происходивших из древних родов и основывавших именно на этом свое влиятельное положение, к рассматриваемому периоду в Афинах практически не осталось; Алкивиад был едва ли не последним. На смену старинной знати пришли «новые политики», которые, если можно так выразиться, находились «не в одной плоскости» с остракизмом («Суд черепков не для таких был выдуман», — как проницательно писал комедиограф Платон). А произошло это как раз в период Пелопоннесской войны[1005]. Данный аспект «конца остракизма» еще более века назад подметил Валетон, но в дальнейшем антиковеды как-то не брали его в серьезный расчет. А между тем, он, на наш взгляд, немаловажен.

В-четвертых, следует сказать и о демографическом факторе выхода остракизма из употребления. Упускать его из внимания ни в коем случае не следует. Однако, необходимо подчеркнуть, сам этот демографический фактор мы понимаем несколько иначе, чем большинство других исследователей. Обычно указывается на то, что жертвы, понесенные гражданским коллективом в годы Пелопоннесской войны, настолько уменьшили его численность, что это сделало невозможным получение нужного количества голосов на остракофории. Как раз этот тезис вызывает у нас сомнения. Акцентируем следующий факт. Самой страшной демографической катастрофой за три без малого десятилетия войны следует считать даже не сицилийскую катастрофу, а эпидемию 420-х гг. до н. э. Болезнь унесла в могилу около четверти гражданского населения, то есть никак не меньше 10 тысяч граждан. При этом, следует отметить, жертвами эпидемии, в отличие от битв, становились не только взрослые афиняне-воины. Она, естественно, не делала разбора между зрелыми мужами, юношами и детьми, равно как и женщинами. Это должно было значительно сильнее, чем любые чисто военные потери, воспрепятствовать достижению прежнего уровня численности населения. Если, скажем, гибель гоплитов на Сицилии или где-нибудь еще могла быть через какое-то время восполнена подрастающим новым поколением, то от эпидемии вымирало, в числе прочих, и само это новое поколение, еще не достигшее совершеннолетия. Смертность же среди женщин должна была еще больше усугублять ситуацию с воспроизводством.