Остракизм в Афинах

Из вышеописанных соображений о датировке, жанровой принадлежности и назначении интересующего нас произведения, поскольку эти соображения представляются вполне верными, и следует исходить при оценке речи «Против Алкивиада» как исторического источника. Коль скоро мы имеем дело не с аутентичной речью, произнесенной на остракофории, но в то же время и не с простым риторическим упражнением позднего времени, а с политическим памфлетом, появившимся в 390-х гг. до н. э., к этому тексту нужно и относиться соответственно. Иными словами, следует рассматривать его, с одной стороны, как свидетельство, принадлежащее эпохе, которая еще очень недалеко отстояла от времени функционирования остракизма. С другой же стороны, необходимо понимать, что свидетельство это крайне субъективно, предвзято и тенденциозно, что определяется как требованиями жанра, так и, судя по всему, особенностями манеры автора.

IV речь корпуса Андокида — источник весьма проблематичный с точки зрения содержащейся в ней информации. Но, следует специально оговорить, проблематичность эта заключается не в том, в чем ее обычно видят. Часто судят следующим образом: речь является неаутентичной, поздней, неизвестно кому принадлежащей, поэтому с ее данными можно просто не считаться. В действительности же перед нами памятник вовсе не поздний (более того, весьма ранний, практически современный описываемым в нем событиям) и даже, называя вещи своими именами, не столь уж неаутентичный. Ведь потенциальной аудиторией памфлета выступали афиняне, которые должны были еще очень хорошо помнить перипетии политической истории эпохи Пелопоннесской войны, деятельность Алкивиада, специфику института остракизма. Совсем уж грубые искажения фактов, измышления, не имевшие ничего общего с реальностью, вряд ли могли быть допущены в тексте, поскольку это только подорвало бы ее эффективность. Источниковедческая проблематичность речи в другом — не в ее неаутентичности, а в ее тенденциозности. Именно по этой последней причине к содержанию речи следует относиться с большой осторожностью, как и ко всякому тенденциозному источнику. Иными словами, информацию, содержащуюся в IV речи корпуса Андокида, ни в коем случае не следует отметать с порога, но в то же время при работе с этой информацией необходимы осторожность и обязательная поверка ее сведениями, предоставляемыми другими античными писателями[1070]. Измышления и искажения в речи, бесспорно, имеются, но каждое из них должно быть чем-то мотивированным. В каждом конкретном случае вопрос должен решаться отдельно. В том случае, если данные, упоминаемые в этом памятнике, вступают в прямое расхождение с остальной нарративной традицией, то понятно, что мы сделаем выбор не в пользу речи «Против Алкивиада». Но, с другой стороны, если в этой последней обнаруживается какой-то новый материал, который в принципе не противоречит тому, что мы знаем из иных источников, то к такому материалу, несомненно, следует отнестись внимательно, не отбрасывая его как недостоверный, а критически осмысляя.

Теперь можно с учетом вышесказанного возвратиться к вопросу об авторстве речи и задуматься над тем, почему, собственно, ее принадлежность Андокиду так дружно отвергается? В исследовательской литературе оказываются прочно увязанными две источниковедческие проблемы, которые на наш взгляд, лучше отделить друг от друга: проблема авторства и проблема датировки. Те (единичные) авторы, которые датируют памятник временем последней остракофории или около того, признают авторство Андокида; соответственно, те (их подавляющее большинство), кто относит речь к более позднему времени, это авторство отвергают. Но почему речь (точнее, напомним, политический памфлет в форме речи) не могла быть написана Андокидом в 390-х гг. до н. э.? Как раз этот хронологический отрезок, как известно, был для него наиболее плодотворным, оказался пиком его политической карьеры, когда Андокид стал одним из ведущих деятелей в общественной жизни Афин[1071].

В пользу действительной принадлежности рассматриваемого произведения перу Андокида говорят следующие факторы. Во-первых, не случайно ведь речь оказалась именно в корпусе его сочинений. С какой бы стати ему стали впоследствии приписывать текст, не имеющий к нему никакого отношения? Еще можно понять ситуацию, когда чужие речи попадали в корпусы таких гигантов ораторского искусства, как Демосфен или Лисий. Но Андокид был фигурой отнюдь не такого масштаба, чтобы ему «по ошибке» или для вящей авторитетности присваивали авторство литературных памятников, составленных другими писателями. Подчеркнем, что рукописная традиция речей Андокида[1072] тоже не дает ни малейшего основания полагать, что речь IV является каким-то чуждым вкраплением в среде остальных. Средневековые манускрипты содержат либо все четыре речи вместе, либо только третью и четвертую. Никакой рукописи, где содержались бы I–III речи Андокида (а их все признают аутентичными), но при этом не содержалась бы речь «Против Алкивиада», не существует.