Остракизм в Афинах

Во-вторых, памятник, о котором идет речь, не имеет, насколько можно судить сколько-нибудь существенных расхождений с произведениями, бесспорно принадлежащими Андокиду, с точки зрения стилевых особенностей[1073], а, напротив, обладает рядом черт несомненного сходства с ними. Так, известно, что для Андокида характерно крайне небрежное обращение с историческими фактами, вплоть до прямых инсинуаций. В этом отношении он выделяется даже на фоне остальных афинских ораторов, которые и в целом-то были не слишком скрупулезны при своем подходе к фактам[1074]. И в речи «Против Алкивиада» мы обнаруживаем именно эти же самые черты. То же можно сказать и о мировоззрении автора, в частности, о его политических взглядах. Андокид отнюдь не принадлежал к сторонникам радикальной демократии; в молодости он даже входил в состав антидемократической гетерии. После событий конца V в. до н. э. быть открытым приверженцем олигархии в Афинах было уже нельзя. Андокид, — во всяком случае, на словах — проявляет скорее «умеренные» воззрения. Интересно, в частности, что он не останавливается перед тем, чтобы открыто заявить о своей симпатии к Спарте. В речи IV Андокидова корпуса мы обнаруживаем ту же позицию. Автор остро критикует институт остракизма, который в то время воспринимался как безусловно демократический, высказывает весьма характерное суждение (IV. 6) о том, что «лучшими установлениями признаются те, которые оказываются более всего подходящими и для демократии, и для олигархии» (ни один «настоящий» демократ под этими словами, конечно, не подписался бы), и опять же не удерживается от того, чтобы — без особой связи с общим ходом рассуждений — похвалить спартанцев (IV. 28).

Итак, мы не видим по-настоящему серьезных оснований отрицать авторство Андокида для речи (точнее, памфлета в форме речи) «Против Алкивиада»[1075]. По нашему мнению, это произведение было написано Андокидом в 390-х гг. до н. э. от лица Феака и представляло собой сознательную, достаточно тонко сделанную фикцию, преследовавшую политические цели. Впрочем, подчеркнем, что вопрос об авторстве IV речи Андокидова корпуса не является самым принципиальным. Важнее, что определен историко-хронологический контекст памятника, его жанр, цели создания и направленность. Это позволяет выработать правильный источниковедческий подход к нему. А что касается авторства — достаточно вспомнить, что, например, многие из речей обширного корпуса Демосфена явно принадлежат не ему, а другим современным ему ораторам (Гегесиппу, Аполлодору и др.), но это отнюдь не препятствует использованию этих речей как исторических источников (равно как, скажем, то или иное решение вопроса об авторстве аристотелевой «Афинской политии» не влияет на оценку Источниковой значимости этого трактата).

Приложение II. Остракизм и острака за пределами Афин

Вплоть до недавнего времени остракизм считался явлением афинским κατ' έξοχήν. Практически все исследования и уж во всяком случае, все книги, посвященные остракизму, имели в виду исключительно афинский материал, что отражалось, помимо прочего, и в их заголовках[1076]. Нельзя сказать, чтобы исследователям были совсем неизвестны имеющиеся в источниках упоминания об остракизме и аналогичных процедурах за пределами афинского полиса. Однако эти упоминания, как правило, оставляли в стороне, полагая (и в какой-то мере не без основания), что из столь скудной и отрывочной информации[1077] добыть позитивные сведения, дающие основания для сколько-нибудь ответственных выводов, невозможно.

Напомним, о каком источниковом материале идет речь. Такой авторитетный автор, как Аристотель в «Политике» (1302М8) говорит о том, что «в некоторых государствах, как, например, в Аргосе и в Афинах, имеют обыкновение прибегать к остракизму (ένιαχοϋ είώθασιν όστρακίζειν, οΐον έν "Αργεί και Άθήνησιν)». Далее, схолиаст к Аристофану (Equ. 855), опирающийся, судя по всему, на труд другого выдающегося ученого IV в. до н. э. — Феофраста[1078], — добавляет к этому списку также Милет и Мегары (ού μόνον δέ Αθηναίοι ώστρακοφόρουν, άλλα και Άργειοι και Μιλήσιοι και Μεγαρεις). О времени функционирования остракизма в перечисленных полисах эксплицитно не сообщается. Наконец, Диодор (XI. 86–87) сообщает о введении в Сиракузах в 450-х гг. до н. э. и использовавшейся лишь в течение недолгого времени процедуры петализма (πεταλισμός), лишь в непринципиальных деталях отличавшейся от афинского остракизма, а по целям и способу применения полностью ему тождественной[1079].