Остракизм в Афинах

Сделав эту оговорку, следует по возможности детально рассмотреть события весны 415 г. до н. э., ознаменовавшейся, как уже говорилось, подготовкой к Сицилийской экспедиции, и попытаться определить, не мог ли какой-то этап этого периода быть удобным контекстом для остракофории. Зимой 416/415 г. до н. э. (Thuc. VI. 1.1.) в Афины прибыли послы из сицилийского города Эгеста[402] с целью подвигнуть афинян на поход на Сицилию (Thuc. VI. 6). Афиняне, в принципе позитивно восприняв предложение, сочли необходимым направить ответное посольство в Эгесту, дабы прозондировать ситуацию на месте. С наступлением весны (άμα ήρι, Thuc. VI. 8.1)[403] посольство возвратилось в Афины с благоприятным для эгестян мнением о возможности осуществления задуманного предприятия. По мнению Д. Кэгена, наиболее подробно разобравшего события этого времени в третьем томе своей истории Пелопонесской войны, возвращение послов имело место в марте[404], но с тем же успехом оно могло прийтись и на февраль. Вскоре состоялось собрание экклесии. Фукидид (VI. 8.2) говорит о нем буквально в двух словах, и, судя по всему, ничего экстраординарного на нем не произошло. Было принято постановление об отправке эскадры и избраны три командующих в ранге стратегов — автократоров: Алкивиад (душа всего предприятия), Никий и Ламах. Иными словами, на упомянутом собрании состоялась архересия — выборы должностных лиц, в данном случае стратегов. Как раз на это время года выборы и должны были приходиться. По сообщению Аристотеля (Ath. pol. 44.4), военных магистратов обычно избирали после шестой притании, как только позволят знамения. Иными словами, нормальным сроком для проведения этих выборов являлась седьмая притания, которая как раз падала на февраль и отчасти на март.

До нас дошел интереснейший эпиграфический документ (IG. P. 93) — постановление того самого народного собрания. Сохранился лишь фрагмент начала декрета, но как раз он-то и приводил многих исследователей в недоумение. Действительно, в этом фрагменте речь идет об избрании одного стратега (ενα στρατηγόν-----έλέσθαι) для командования Сицилийской экспедицией, — очевидно, Алкивиада. В конечном же итоге, как мы знаем, эта задача была поручена трем полководцам. Впрочем, ничего прямо противоречащего нарративной традиции в тексте надписи нет, если принять во внимание афинскую практику принятия и фиксации псефисм[405]. Вначале на голосование ставилась пробулевма — предварительный проект постановления, подготовленный в Совете Пятисот. Если он в целом принимался, то любой желающий мог внести поправки, которые также голосовались и в случае принятия добавлялись при записи декрета к тексту пробулевмы, который сам по себе оставался неизменным. До нас дошла только пробулевма, да и то лишь отчасти; поправки не сохранились, но они, несомненно, присутствовали в конце надписи, и одна из них должна была иметь примерно следующий вид, если исходить из стандартной формулы поправки: о δείνα είπε· τα μεν άλλα καθάπερ τη βουλή· στρατηγούς δε τρεις έλέσθαι, причем конкретные имена стратегов в псефисме могли быть, а могли и не быть названы. Иными словами, когда основной текст декрета по инициативе Алкивиада был принят, кто-то из афинян предложил ему в коллеги Никия, тут же, наверное, возникла компромиссная кандидатура Ламаха, и собрание закончилось утверждением не одного, как рекомендовалось в пробулевме, а трех командующих.

Вызывает удивление, что Никий, известный всем как противник экспедиции, на этом собрании, кажется, никак не противился прохождению проекта и даже позволил избрать себя стратегом в коллеги к ненавистному ему Алкивиаду. Во всяком случае, сведений о каких-либо возражениях Никия в этот день в источниках нет. Правда, Кэген[406] утверждает, что Никий уже на этом, первом народном собрании не мог не выступать против сицилийской авантюры, но исходит в данном случае не из позитивных фактов, а из собственных априорных предположений о поведении этого афинского политика. Исследователь реконструирует аргументы, которые можно было бы в тот момент противопоставить планам Алкивиада, и влагает эти доводы в уста Никия, что выглядит, откровенно говоря, не вполне серьезно. Прибавим к сказанному, что, как достаточно надежно известно, в тех случаях, когда Никий решительно не хотел участвовать в каком-то предприятии, он корректно, но твердо отказывался, не боясь ни насмешек, ни ущерба своей репутации. Именно такая ситуация имела место, в частности, в 424 г. до н. э., когда Никий так и не принял командования под Пилосом, уступив его Клеону. Следует полагать, что и в рассматриваемой нами ситуации, если бы Никий всерьез воспротивился своему избранию в стратеги, он настоял бы на своем и не дал бы избрать себя против воли. А следовательно, он и не оказывал особого сопротивления, не критиковал экспедицию и без возражений принял свое назначение.