Остракизм в Афинах

Можно даже максимально точно датировать время сговора: он произошел между заседанием Совета Пятисот, выработавшим пробулевму по Сицилийской экспедиции, и собранием экклесии, на котором решался этот вопрос. Дело в том, что в пробулевме, как мы видели, значится лишь один стратег-командующий, т. е. Алкивиад. Эта пробулевма была принята, а затем случилось неожиданное: кто-то из афинских граждан в согласии с условиями сговора предложил в коллеги Алкивиаду Никия. Это мог быть сторонник как того, так и другого: в любом случае эффект был предсказуемо безошибочен. Разыгралось настоящее театрализованное действо вполне в стиле Алкивиада. От Никия же, собственно, требовалось одно — не возражать, хотя бы просто промолчать, чтобы это было воспринято как знак согласия. Вопрос был решен, но в массе демоса наверняка наступило замешательство: как и против кого голосовать на остракофории, если Алкивиад и Никий, как выяснилось, с некоторых пор едины? Имело место состояние массового сознания, в социальной психологии именуемое фрустрацией. Остракизм оказывался попросту ненужным и бесполезным, а отменить его было уже невозможно. Жертвой этой фрустрации и пал инициатор акции Гипербол. Афиняне были настолько раздражены на этого человека, что изгнали его остракизмом, несмотря на то, что никогда ранее ни один демагог из числа «новых политиков»[412] не подвергался этой мере, в чем сам Гипербол, бесспорно, видел главную гарантию своей безопасности (Plut. Nie. 11).

Теперь Никий мог не ожидать для себя серьезной опасности в обозримом будущем и, соответственно, с чистым сердцем на ближайшем же народном собрании заявить свою истинную позицию, решительно призвав сограждан совсем отказаться от сицилийской авантюры. Однако было уже поздно. Никий, доводя аргументы оппонентов до абсурда, говорил о том, что для запланированной цели потребуются гораздо большие флот и войско, — а аудитория только сильнее разжигалась этим и с энтузиазмом голосовала за увеличение ранее зафиксированных сил[413]. Дальнейшие перипетии событий хорошо известны: Алкивиада они привели к измене[414], Никия — к позору и гибели, а Афины в целом — в конечном счете к поражению в войне. И все эти «ниточки», как ни парадоксально, тянулись от того самого остракизма, который оба политика, казалось, благополучно преодолели.

Читатели, наверное, уже заметили, что хронологические проблемы, связанные с остракизмом Гипербола, разбирались здесь значительно подробнее, нежели вопросы датировки остальных остракофорий. Это обусловлено двумя обстоятельствами. Во-первых, последний случай применения остракизма, бесспорно, является одной из важнейших вех во всей истории института, что и заставило отнестись к этому событию с особенным вниманием. Во-вторых, в связи с установлением года рассматриваемой остракофории мы выдвинули ряд соображений, насколько нам известно, ранее никем не высказывавшихся, и эти соображения, естественно, потребовали специального обоснования. Хотелось бы подчеркнуть, что вышеизложенная реконструкция событий во многом является гипотетичной. Однако, на наш взгляд, гипотеза об изгнании Гипербола в 415 г. до н. э. все же имеет право на существование и, возможно, позволяет несколько лучше интерпретировать некоторые сообщения источников (например, той же IV речи Андокида), а также правильнее поставить данный сюжет не только в историко-хронологический, но и в реальный контекст афинской политической жизни. При этом, подчеркнем, предложенная нами реконструкция ни в коей мере не противоречит данным античной традиции, напротив, полностью с ними согласуется.

Гиперболу, как известно, никогда не суждено было возвратиться на родину. В 411 г. до н. э. он был убит на Самосе тамошними олигархами при поддержке афинских противников демократии (Thuc. VIII. 73.3).

* * *

Остается рассмотреть остракизмы, отнесенные нами выше к категории (в). Это, насколько, можно судить, самая сложная категория; в нее включены спорные остракофории, сама историчность которых является предметом дискуссий, а именно остракизмы Алкивиада Старшего, Менона, Каллия, сына Дидимия, и Дамона (Дамонида). Сразу подчеркнем, что нам не импонирует «минималистский» подход, практикуемый некоторыми исследователями[415], которые полностью отрицают достоверность сведений обо всех или почти всех остракизмах данной категории. Насколько можно судить, подобный скептицизм в большинстве случаев ничем серьезным не оправдан.