ОстротА. Записки русского бойца из ада

Следующий день начался также с ожидания. От завтрака я отказался, посмотрел новости и продолжил ждать. Спросил у родителей, где они, — мать и отец уже прибыли в город и ждали Алину. Объяснил им, где я и в каком отделении меня найти, но лежал как на иголках. Шевелиться было нельзя, но минуты снова удлинялись. Теперь это было похоже на ожидание еды из микроволновки, когда вы крайне голодны и с интересом наблюдаете за таймером, который все стремится замереть на том же месте, чтобы не отдать вам долгожданный обед.

Но вот в коридоре, лицом к которому я лежал, мелькнула хрупкая фигура в белом, не по размеру халате, накинутом на плечи. Еще до ее появления я услышал звонкий высокий голос, который разлился внутри меня долгожданным теплом. Вошли фигуры отца и матери, а вместе с ними вошла и она — моя долгожданная, единственная и неповторимая. Мой единственный действующий обезбол.

На лицах родителей отразился трагизм, и им сейчас будто было куда тяжелее, чем мне. Видеть своего сына калекой, перемотанным окровавленными бинтами, после многих месяцев с последней встречи. Это страшно, тяжело, я это прекрасно понимал, но я был рад видеть их, а также наконец прикоснуться к столь дорогим рукам. Увидеть взволнованный взгляд, но на радостном, таком красивом лице. Она рада была меня видеть — пусть даже таким, пусть даже калекой, но живым и вернувшимся. Я понимал, что у нас все будет хорошо. По ней, по той радости, что наша встреча дарит нам обоим.

Я был счастлив. Боль пусть никуда и не делась, но она была уже совершенно не важна. Здесь грозы только свинцовые.

Недавно у меня возникла идея написать несколько слов о военной романтике. О том, как война видится за тысячи километров от нее, и о том, что начинаешь чувствовать, находясь на линии соприкосновения с противником, о том, чего ты ждешь, к чему готовишься и с чем затем сталкиваешься на самом деле.

Впервые выдвигаясь из Санкт-Петербурга в сторону Ростова, я скачал себе на телефон несколько книг. Это были произведения Достоевского, до которых я на тот момент не добрался, и «В стальных грозах» Юнгера. Юнгера среди сознательных русских людей в целом любят, но я был от него достаточно далек, никогда у меня не было особой тяги к тяжелому германскому милитаризму. Но мой интерес еще до войны немного подстегнула публикация Илона Маска, после которой спрос на «Стальные грозы» вырос в разы, а выдвижение на СВО в марте 2022-го года подтолкнуло меня к мысли, что читать все-таки нужно.

Не знаю, что я собирался увидеть, но первые страницы меня разочаровали. Траншеи, прилетающие снаряды, мертвые французы… Похожее чувство я испытывал, знакомясь с «1984» Оруэлла. Русского, знакомого с историей своей страны, творчество Оруэлла впечатлить не может. Русского, сидящего в окопах гражданской войны 2022 года (напоминающей одновременно и чеченские войны, и Вторую мировую), не могут впечатлить «Стальные грозы», название которых дышит военным пафосом. Находясь в блиндаже, я переключился обратно на Федора Михайловича, а Юнгера дочитал уже гораздо позже, оказавшись в совершенно безвыходном положении.

Так что же видит воодушевленный романтик, прибывший на передовую? Какие выводы он делает?

Во-первых, война — это скучно. Художественные и документальные фильмы, игры и книги о войне должны заинтересовать читателя, а перед суровой реальностью такие цели не стоят. Штурмы, отражение атак, засады, наступления — именно так обычно представляют себе столкновения между государствами на поле боя. В реальности же все несколько иначе.

С того момента, когда я отбыл из Санкт-Петербурга, я только и делал, что ждал. Ждал, пока поезд прибудет в Ростов. Ждал, когда дадут пересечь границу. Ждал, пока меня запишут в отделение и отправят на передовую. На передовой, в окопе, я тоже ждал вражеской атаки и ждал, пока закончится боевое задание. После задания ждал, когда опять отправят на передовую. Можно сказать, что вся жизнь человека состоит из ожидания чего-либо и редких проблесков, моментов наслаждения и получения желаемого. Но на войне рутина давит сильнее всего.

Изначальное воодушевление от вида групп вооруженных солдат, от «Солнцепеков» с огромными литерами Z на борту, тяжело двигающихся куда-то вдоль дороги, от самого понимания того, что я теперь солдат-доброволец, быстро закончилось. В своем подразделении я увидел обычных мужиков-шахтеров, которых мобилизовали, нарядили в старый пиксель и отправили штурмовать Авдеевку, раздав автоматы, советские подсумки под четыре магазина, что вешаются на ремень. В комплект бойца также входили шприц, тройчатка (три стеклянные ампулы — с каким-то противошоковым препаратом, чем-то для замедления кровотечения и обезболом), а также жгут. Что такое «Промедол» или «Нефопам» в специальных тюбиках, здесь тогда еще никто не знал, а средство для сгущения крови, как позже выяснилось, помогало только при курсе от недели, поэтому в боевых условиях не могло быть применимо никак.