Остров без Сокровищ

Бандиты Пью, между прочим, ничего в карманах мёртвого Бонса не находят. Совсем ничего. Игла, нитки и напёрсток лежат в кармане у Хокинса.

Интересно вот ещё что: Бонс, по нашей реконструкции, вёл переговоры с Трелони. Но продолжить их не может по объективной причине, просто не способен выбраться на очередную встречу… Представляется, что штурман должен был послать весточку сквайру: так, мол, и так, попал в передрягу, да тут ещё всякая уголовная шпана за картой охотится… Выручай, дескать.

Кого он мог послать с просьбой о помощи? Только Джима, больше некого.

Но Джим нам ничего подобного не сообщает… Зато долго и подробно распинается о том, как Бонс умолял его о стаканчике рома, сулил золотую гинею… А он, Джим, ром принёс и даже от гинеи отказался, плевать, что старый пират изрядно задолжал заведению. Такой вот Джим Хокинс бессребреник.

А если всё было чуть-чуть иначе? Если Джим золото взял, а просьбу — передать записку сквайру — не выполнил?

Тогда у него ещё больше оснований бояться Бонса. Но боится-то Хокинс боится, да голову от страха не теряет. Внимательно наблюдает за штурманом и видит, что на поправку тот не идёт, всё больше слабеет. Джим играет в игру, которая кажется ему беспроигрышной: доктор надолго в отъезде, Бонс недееспособен, сквайр никогда сам в «Адмирал Бенбоу» не заявится, не по чину ему, богатому землевладельцу, шляться по дешёвым кабакам (это он в Бристоле отрывается, пьянствуя с матроснёй, а здесь, в своей вотчине, надо держать марку).

И Джим Хокинс спокойно дожидается.

Чего?

Смерти Билли Бонса, надо полагать. И возможности без помех и риска завладеть картой.

Но судьба-злодейка спутала все карты Джиму: первым умер не Бонс, а Хокинс-старший. Да ещё свалилась, как снег на голову, шайка разъярённых контрабандистов.

* * *

Итак, к сундуку покойного Бонса сын и мать пришли (ещё до визита в деревню) с разными намерениями.

Миссис Хокинс интересовали деньги и только деньги, Джим хотел заполучить карту.

Что хотели, то и поимели, и тот, и другая. Миссис, по меньшей мере, ополовинила денежные активы старого пирата, Джим забрал пакет. Наверняка сразу его вскрыл, проверил содержимое, убедился, что карта на месте. Возможно, потом снова запечатал, благо весь инструмент для этого оказался под рукой. Где Хокинс (а до того Бонс) взял сургуч, понятно, — на почту бежать не надо, дело происходит в трактире, и запечатанных сургучом бутылок здесь хватает. Но есть основания полагать, что пакет в первоначальный вид Джим привёл позже, при обстоятельствах, заслуживающих отдельного рассмотрения.

Затем последовал поход в деревню, с которым мы уже разобрались, и возвращение в «Адмирал Бенбоу».

И тут возникает вопрос: а зачем миссис Хокинс потащилась обратно, если свои деньги она уже получила? Дожидаться бандитов? Охранять трактир в надежде, что помощь подоспеет раньше? Глупо… Если бандиты пожалуют первыми, своё имущество от них миссис Хокинс никак не защитит. Если раньше до «Бенбоу» доберётся подмога, то угроза автоматически аннулируется. Лучше остаться в безопасной деревне — если прибудет помощь, вернуться можно за пять минут.

Есть подозрение, что именно так миссис Хокинс и поступила. Осталась, но не в деревенском трактире, а дома у кого-то из своих знакомых.

А Джим бессовестно врёт, рассказывая обо всех действиях миссис Хокинс после ухода из трактира.

С тем, как миссис считала деньги, мы уже разобрались, — в этой сцене фальшиво всё, начиная с сумки миссис Кроссли. Чем же миссис Хокинс, по версии Джима, занимается дальше? Она дожидается прихода слепого Пью, а после его ухода спорит с сыном. Вот как Хокинс передаёт этот спор:

«Но мать, несмотря на весь свой страх, не соглашалась взять ни одной монетой больше того, что ей следовало, и в то же время упрямо не желала взять меньше. Она говорила, что ещё нет семи часов, что у нас уйма времени. Она знает свои права и никому не уступит их. Упорно спорила она со мной до тех пор, пока мы вдруг не услыхали протяжный тихий свист, раздавшийся где-то вдалеке, на холме.

Мы сразу перестали препираться.

— Я возьму то, что успела отсчитать, — сказала она, вскакивая на ноги.

— А я прихвачу и это для ровного счёта, — сказал я, беря пачку завёрнутых в клеёнку бумаг.

Через минуту мы уже ощупью спускались вниз. Свеча осталась у пустого сундука».

Нет, Хокинс врать решительно не умеет…