Остров концентрированного счастья. Судьба Фрэнсиса Бэкона

Мы никогда точно не узнаем, что именно произошло в тот день, но судя по тем немногим сведениям, которые дошли до нашего времени, на конференции вопрос об ответственности referees не ставился, но ни Бэкон, ни Г. Монтагю не вошли в состав комитетов, созданных для рассмотрения отдельных монополий, поскольку ранее против них были публично выдвинуты обвинения. Парламентарии оказались в трудном положении – с одной стороны, они были настроены против лорда-канцлера (Кок и Кранфилд приложили к тому все силы), тогда как с другой – привлекать к ответственности одного Бэкона, как будто он был единственным referee, было практически невозможно (замечательная идея селективного правосудия еще не приняла развитых форм). Следовательно, надо было выдвинуть такое обвинение, по которому он мог бы проходить один и дело рассматривал бы не король, а лорды. И такое обвинение было найдено.

«Дым, кажется, сильней огня» [1072]

Труднее всего Бэкону давалось руководство и реформирование возглавляемого им департамента – Chancery. Ахиллесовой пятой этого органа был его штат. Бэкон мог изменять правила, но он не мог изменить людей, которые должны были этим правилам следовать. И главное – он не мог искоренить коррупцию, которая процветала во всех структурах госаппарата и, в частности, среди его подчиненных. Многие из них купили свои должности в пожизненное пользование и теперь рассчитывали покрыть затраты за счет поборов, взяток и подношений. При этом многие получали места от людей, которых Бэкон не мог контролировать[1073]. (Аналогичная ситуация сложилась и в других судах.)

Среди тех, кого Бэкон так и не смог сместить, был помощник судебного распорядителя Джон Черчилль, предок Уинстона Черчилля. Это был отпетый негодяй, один из тех, кого Бэкон называл «левой рукой правосудия (the left hand of courts)»[1074]. В 1613 году, когда лорд-канцлер Эллисмер болел, Черчилль купил пост помощника судебного распорядителя у Лоуренса Вашингтона (предка Джорджа Вашингтона), распорядителя Канцлерского суда, который сам не отличался служебным рвением, перекладывая дела на помощника. Поэтому тот стал играть в Chancery важную (в известном смысле, ключевую) роль, поскольку должен был присутствовать на судебных слушаниях и вести регистрационную книгу. Малейшая неточность в записи могла иметь серьезные последствия как для истца, так и для ответчика, а следовательно, сама точность (равно как и неточность) записей могла стать, и стала, для Черчилля неиссякаемым источником дохода, не говоря уж о том, что он не брезговал просто подделкой документов в интересах того или иного лица, беря за это немалые деньги. Однажды, правда, Бэкон поймал проходимца за руку, но выгнать его с позором не смог, не хватило полномочий. Сэр Фрэнсис лишь запретил Черчиллю являться в Chancery и пригрозил возбуждением уголовного дела в суде королевской скамьи, после чего тот затаил злобу на Бэкона[1075].

28 февраля Комитетом нижней палаты по расследованию злоупотреблений в судах (Grand Committee for Inquiring into Abuses in the Courts of Justice) были выявлены многочисленные злоупотребления в ведомстве лорда-канцлера, в том числе и со стороны Д. Черчилля[1076]. Клерки (registrars), чтобы получить дополнительный доход, намеренно искажали, а иногда и просто «составляли» фиктивные судебные предписания. В результате давний спор двух судов (Канцлера и Суда по опеке) по поводу юрисдикции в деле о спорном бенефиции вылился в ожесточенное столкновение между Х. Финчем и Л. Кранфилдом. Последний тут же набросал проект судебной реформы и представил его нижней палате[1077].

Бэкон, не подозревая, чем это ему грозит, с готовностью открыл суд Канцлера для проверки вышеупомянутым Комитетом[1078], в котором лидирующая роль принадлежала Кранфилду. Сэр Фрэнсис надеялся, что парламентский Комитет поможет ему реформировать этот суд. «Любой человек, – заявил он, – может свободно говорить обо всем, что касается его суда», и он «будет благодарен любому, кто предложит пути реформирования» этого органа[1079]. Однако Бэкон жестоко ошибся.