Остров концентрированного счастья. Судьба Фрэнсиса Бэкона

Уже в самом начале работы парламента Л. Кранфилд, став членом Комитета по расследованию злоупотреблений в судах, развил там бурную инспекторскую деятельность, в то время как члены Комитета выявили многочисленные нарушения прежде всего в Суде по опеке, где сэр Лайонел с 1619 года был стряпчим (Master of the Court of Wards). Чтобы отвлечь коммонеров от собственных манипуляций, Кранфилд быстро переключил их внимание на суд Канцлера, а заодно и на самого лорда-канцлера. «Этот суд, – распалялся Кранфилд, обращаясь к членам Комитета 2 марта 1621 года, – настоящее чумное пятно. Почему вы боитесь его тронуть?»[1080] Кранфилд призывал палату общин заниматься не юрисдикцией суда по опеке, а выяснить, насколько законно то, что делает лорд-канцлер[1081]. Весьма негативно, как я уже отмечал выше, к Канцлерскому суду (суду справедливости) относился и Кок, который 13 февраля инициировал в парламенте билль по ограничению юрисдикции этого суда[1082].

И хотя при сложившейся системе покупки должностей и прочих несовершенствах законодательства Бэкону вряд ли можно было предъявить серьезные обвинения, члены Комитета, подстрекаемые Кранфилдом, сделали все возможное, чтобы всю вину свалить на лорда-канцлера. Кроме того, Бэкона упрекали в составлении весьма непопулярных предписаний, известных как «bills of conformity»[1083], согласно которым в отдельных случаях оплата долгов могла быть приостановлена или их сумма уменьшена. Бэкон, будучи активным заемщиком, надеялся таким образом несколько смягчить жесткость английских законов о долгах. Кранфилда, активного ростовщика, как и многих деятелей лондонского Сити, эти билли совершенно не устраивали[1084]. Многие же юристы, сторонники common law, полагали, что, вынося подобные постановления, суд Канцлера выходит за рамки своей юрисдикции[1085].

Подытожим сказанное выше. 13 марта 1621 года Бекингем обвинил своего «ученого друга» в серьезных ошибках, связанных с выдачей монопольных патентов, официально пообещав обеим палатам поддержку короля и свою собственную в расследовании всех обстоятельств, связанных с этим делом. Более того, Бекингем фактически одобрил подобранные Коком судебные прецеденты, опираясь на которые можно было благополучно устроить импичмент лорда-канцлера. Несколько ранее Яков солидаризировался с Кранфилдом в осуждении bills of conformity. Наконец, к этому времени Комитет по расследованию злоупотреблений в судах вскрыл многочисленные и серьезные нарушения законов в департаменте лорда-канцлера, и уже в течение минимум двух недель Кок и Кранфилд рассматривали жалобы на действия Chancery (активно работая с самими жалобщиками) и допрашивали Д. Черчилля, который, как сообщал Д. Чемберлен, «заявил, что не собирается тонуть в одиночку, но потянет за собой других»[1086]. И он действительно составил список свидетелей, которых, по словам Д. Чемберлена, «вынудили сказать все, что им было известно»[1087]. Не следует также забывать о том, что во все времена находятся люди, недовольные действиями какой-либо персоны при власти, которые безошибочно чувствуют момент, когда можно безнаказанно начать действия против этой персоны.

Итак, все было готово для начала серьезной атаки на Бэкона. Кок в эти дни был активен, как никогда. Причина его эйфории стала ясна, когда 14 марта 1621 года коммонерам было объявлено, что два истца готовы публично обвинить Бэкона в получении взятки за решение дела в их пользу[1088].

«Наплел, наплел и отпустил с отказом» [1089]

Самое поразительное в этой истории даже не то, что нужные противникам лорда-канцлера свидетели – Кристофер Обри (Chr. Aubrey) и Эдуард Эджертон (E. Egerton), а за ними и другие – появились в нужное время и в нужном месте, «ниоткуда», как выразился один историк[1090]. Разумеется, Кок и Кранфилд провели со свидетелями и истцами большую работу. Поражает сам характер петиций. Начну с первой.