Таким образом, уязвимость Бэкона в его высокой должности определялась несколькими факторами: во-первых
, он был одним из тех referees, с одобрения которых был выдан ряд спорных монопольных патентов; во-вторых, он, не будучи представителем старой аристократии, стал не только одним из ближайших советников короля, но и доверенным лицом нового фаворита-parvenu (Д. Вильерса), которого ненавидели очень многие (и не только среди пэров), но тронуть которого было крайне опасно; наконец, в-третьих, следует иметь в виду позицию лорда-канцлера в вопросе о монополиях, о которой шла речь выше и которая не устраивала ни короля, ни Бекингема (поскольку не была достаточно «промонопольной»), ни парламентариев (поскольку не была откровенно антимонопольной). Более того, политические позиции Бэкона, последовательно отстаивавшего интересы короны и ставившего перед королем и парламентом широкие и глубокие задачи, далеко выходящие за рамки придворных интриг и частных интересов, не были ни поняты, ни должным образом оценены.Большую роль в падении Бэкона сыграла также личная неприязнь к нему со стороны многих влиятельных лиц (прежде всего Э. Кока и Л. Кранфилда). Следует также принять во внимание противостояние Бэкона и Кока как юристов, которые совершенно по-разному понимали роль судьи и вообще юриста в монархическом государстве, о чем уже было сказано выше.
Кроме того, Кок весьма критически относился к Канцлерскому суду, что также вело к столкновениям между ним и Бэконом. Причем эти столкновения происходили на фоне их острого соперничества за важные государственные посты. Приведу два примера.
Первый относится к 1613 году. 7 августа этого года скончался Томас Флеминг, главный судья Королевской скамьи. Бэкон в тот же день обратился к королю с предложением сделать кое-какие перестановки в связи с образовавшейся вакансией. «Милорд Кок, – писал сэр Фрэнсис, – похоже, переживет нас обоих (т. е. Эллисмера и Бэкона. – И. Д.
)… Я служил Вашему Величеству подмастерьем более семи лет, будучи вашим солиситором, а должность эта, как я полагаю, одна из труднейших в вашем королевстве, особенно в те годы, когда я ее занимал. Бог дал мне прожить пятьдесят два года и, думаю, я старше любого солиситора, который занимал это место без повышения. Мое прошение состоит в основном в том, чтобы вы переместили мистера атторнея (т. е. сэра Генри Хобарта (H. Hobart). – И. Д.) на эту должность (главного судьи. – И. Д.). Если же он откажется, то, я надеюсь, Ваше Величество даст мне возможность… занять место или более удобное, или менее обременительное. Кроме того, Ваше Величество знает, сколь необходимо усилить судейскую службу, – которая, бесспорно, является прерогативой Вашего Величества, – главным судьей»[1209]. Это был намек на Кока, давнего соперника Бэкона. Будучи главным судьей суда общих тяжб, Кок приобрел известность, да и в материальном плане эта должность была весьма доходной. Кроме того, поскольку суд общих тяжб имел дело с гражданскими исками, Коку довольно часто приходилось разрешать споры между короной и подданными. Должность же главного судьи королевской скамьи формально считалась более высокой, но, во-первых, менее доходной, а во-вторых, занимавший ее юрист обязан был защищать интересы короны, а не вступать в конфронтацию по поводу королевских прерогатив. Бэкон предлагал заменить Кока на должности главного судьи в суде общих тяжб Хобартом, а сэр Фрэнсис, в свою очередь, занял бы тогда место генерального атторнея.Бэкон рассчитал правильно. Во-первых
, такая перестановка усилила бы позиции Якова среди судей. И можно надеяться, что «милорд Кок», этот возмутитель спокойствия, оказавшись на King’s Bench, «станет послушным». Во-вторых, Хобарт «не вполне соответствует тому месту, которое… занимает, будучи человеком одновременно и робким, и скрупулезным, как в парламентских, так и в прочих делах». Бэкон же, «обладая живым и решительным характером», более подходил на должность генерального атторнея. В-третьих, новые назначения повысят авторитет самих должностей генеральных атторнея и солиситора, что также важно в плане укрепления королевских прерогатив. А перемещение Кока в суд королевской скамьи будет воспринято как «своего рода взыскание» за его оппозицию короне, что послужит хорошим уроком другим[1210].