Остров концентрированного счастья. Судьба Фрэнсиса Бэкона

Действительно, если прочитать текст «New Atlantis», не обращая внимания ни на добавки У. Роули («К читателю», подзаголовок и заключительную ремарку), ни на три строки заключительных многоточий, которыми щедро уснащено советское издание повести и которые отсутствуют как в публикациях 1627 и 1638 годов, так и в собрании сочинений Бэкона под редакцией Д. Спеддинга и в других культурных изданиях, то никакого ощущения незавершенности не возникает. Сюжетная линия «замкнута»: моряки спасаются на неизвестном им ранее острове, знакомятся там с древнейшей и одновременно самой передовой цивилизацией, после чего, спустя 28 или 29 дней, собираются отплыть в Европу, получив поручение от властей острова рассказать всему миру о бенсалемских достижениях «на благо другим народам»[1384].

Однако «New Atlantis» является вполне завершенным текстом не только сюжетно. Ее концовка в чем-то сродни последним строкам некоторых диалогов Платона («Апология Сократа», «Критон», «Менон») или «Гамлета» Шекспира («The rest is silence»). Автор сказал все, что хотел и что ему представлялось важным. Как справедливо заметил Р. Кеннингтон, «продолжение повести, которое нетрудно предугадать, едва ли заполнило бы пробелы в рассказе о Бенсалеме, который по сути является завершенным»[1385]. Да, морякам, попавшим на «счастливый остров», так и не рассказали о деталях социально-политического устройства государства. Но, во-первых, управитель «Дома чужестранцев», приступая к описанию Бенсалема, не обещал, что расскажет все («я умолчу о некоторых подробностях, которые оглашать не имею права»[1386]), а во-вторых, Бэкона волновало не политическое устройство бенсалемского государства, но совсем иные вопросы. Какие именно? Надеюсь, это станет ясно из дальнейшего.

Историки философии уже давно отметили влияние на Бэкона (особенно в его поздние годы) взглядов Н. Макиавелли (Niccolò di Bernardo dei Machiavelli; 1469–1527)[1387]. В данном контексте уместно отметить то, что часто называют «политическим реализмом» итальянского мыслителя, который уверял в пятнадцатой главе «Il Principe»: «имея намерение написать нечто полезное для людей понимающих, я предпочел следовать правде не воображаемой, а действительной (alla verità effettuale della cosa, che alla immaginazione di essa) – в отличие от тех многих, кто изобразил республики и государства, каких в действительности никто не знавал и не видывал»[1388]. Бэкону весьма импонировала такая позиция: «нам есть за что благодарить Макиавелли и других авторов такого же рода, которые открыто и прямо рассказывают… как обычно поступают люди, а не о том, как они должны поступать»[1389].

В трактате «Of the Proficience and Advancement of Learning» (1605) Бэкон, касаясь учения о правлении, писал (вполне в маккиавелиевом духе): «говоря об общедоступной стороне правления, т. е. законах, мне бы хотелось отметить один недостаток, а именно: те, кто писали законы, делали это либо как философы, либо как юристы, и никто – как государственные мужи (statesmen). Что касается философов, то они создают выдуманные (imaginary) законы для воображаемых государств, и их рассуждения подобны звездам, которые дают мало света по причине своей удаленности»[1390]. Вряд ли британский философ, считавший совершенно бесполезным делом разъяснять, как, по каким законам люди должны жить и как должно быть устроено государство, планировал создать «frame of Laws, or of the best state or mould of a commonwealth». Что же касается Бенсалема с его «Домом Соломона», то он был уверен: его проект, основанный на идее создания технологически ориентированной институализированной науки, вполне реализуем (пусть даже не совсем так, как это описано в «New Atlantis»)[1391], что принципиально отличает его «утопию» от утопий Т. Мора, «Государства» и «Законов» Платона и даже от VII и VIII книг «Политики» Аристотеля.

Остров концентрированного счастья

Повествование в «New Atlantis» от начала до конца ведется от лица одного из членов экипажа корабля, должность которого неясна, но он явно не простой матрос и, кроме того, человек весьма образованный. Вместе с тем рассказчик – вовсе не автор повести. Бэкон, как уже было сказано, удачно стилизует повествование под знакомые читателю его времени и, как правило, весьма наивные travel narratives.