В неопубликованном при жизни Бэкона фрагменте «De principiis atque originibus secundum fabulas Cupidinis et Coeli: sive Parmenidis, et Telesii, et praecipue Democriti philosophia, tractata in fabula de Cupidine
(О началах и истоках в соответствии с мифами о Купидоне и о небе, или о философии Парменида и Телезио и особенно Демокрита в связи с мифом о Купидоне)» дается весьма резкая характеристика Аристотеля, причем не столько как философа, но скорее как человека: Стагирит «подобно турецким султанам, не чувствовал своего философского царства в безопасности (Ottomannorum more de regno suo philosophiae anxius erat), пока не убил своих братьев, и который, как это явствует из его собственных слов, заботился о том, чтобы потомство ни в чем не сомневалось»[501].Аналогичный фрагмент можно найти и в «Новом Органоне», но опять-таки – в смягченном варианте: «философия Аристотеля уничтожила полемическими опровержениями (pugnacibus confutationibus contrucidasset
) остальные философии, подобно тому как поступают оттоманские султаны со своими братьями (more Ottomanorum erga fratres suos), и обо всем вынесла решение»[502].Замечу, возвращаясь к неопубликованным текстам Бэкона, что дело даже не в резкости тона по отношению к Аристотелю, которую позволял себе сэр Фрэнсис, скажем, в «Temporis partus masculus
» или в «Redargutio philosopharium», а в общем характере бэконианских оценок. В том же «Redargutio» Бэкон более откровенен и даже циничен:«Сыны мои (сочинение построено в форме монолога учителя, обращенного к ученикам, которых он называет своими сыновьями. – И. Д.
)!.. Я не возражаю против того, чтобы вы наслаждались плодами своей (т. е. аристотелевой. – И. Д.) философии. Я не запрещаю ее… Используйте эту философию. Пусть ваши аргументы (disputationes) будут питаться от ее груди, украсьте свой разговор ее драгоценностями, исповедуйте ее публично и тем самым придайте весомость своим словам в глазах народа (graviores apud vulgus hominum). Ведь истинная философия не принесет вам много пользы… Поэтому придерживайтесь своей старой философии. Используйте ее, когда это вам удобно. Применяйте одну (философию. – И. Д.), чтобы иметь дело с природой, а другую, когда общаетесь с народом (atque aliter cum natura, aliter cum populo negotiamini) (заметим, Бэкон использует здесь глагол negotior – торговать. – И. Д.) Каждый человек, наделенный высшим пониманием, в общении с низшими носит маску (personatus sit)»[503].Но как только Бэкон принимался за текст, который намеревался публиковать, так тон его высказываний о Стагирите заметно менялся. И хотя критические замечания остаются (Аристотель «philosophiam naturalem dialectica sua corrupit, quum mundum ex categoriis effecerit
(своей диалектикой испортил натуральную философию, так как построил мир из категорий)»[504] и т. п.), но они уравновешены упоминаниями заслуг античного философа и даже его хвалебными оценками (так в «Новом Органоне» Бэкон хвалит Аристотеля за «тщательное (tam accuratam) исследование о животных»[505], а в «The Advancement» число похвальных слов в адрес Аристотеля заметно больше, чем в «Новом Органоне». Даже известная бэконовская характеристика Аристотеля – «счастливый грабитель науки», которую я упоминал выше, – в «Redargutio» и в «Новом Органоне» оказываются в разных контекстах:«Redargutio
»: Бэкон отмечает, что начиная с Платона и особенно с Аристотеля греческая мысль утратила свое многообразие и уподобилась застолью в Халкидиках[506] – «разнообразие лишь в соусах», мясо же – от одной свиньи. И далее Бэкон пишет:«Истина и многообразие (греческой мысли) было для нас уничтожено Аристотелем, который сам был греком (Verum et hanc quoque varietatem nobis exstinxit (Graecus et ipse) Aristoteles
). И я верю, что в своих деяниях он сравнялся со своим учеником. А ученика (если я правильно помню) прославляли так:Счастливый грабитель земель – плохой пример всему миру…
А разве наш учитель не счастливый грабитель науки (felix doctrinae praedo
)?.. И ни в коем случае тот, кто обратил так много прекрасных умов, так много свободных умов в умственное рабство, не может быть назван благодетелем рода человеческого»[507].