Остров концентрированного счастья. Судьба Фрэнсиса Бэкона

В «Distributio operis» он утверждает, что, «врожденные» идолы «присущи природе самого разума»[538], а в «Новом Органоне» поясняет, что жизненный дух находится в «беспокойном движении (inquietus Motus)» и постоянно ищет удовлетворения[539]. «Жаден разум человеческий, и не может он ни остановиться, ни пребывать в покое, а порывается идти все дальше. Но тщетно! Поэтому он не способен помыслить ни некий предел мира, ни то, что за этим пределом, но всегда, как бы по необходимости, торопится допустить нечто существующее сверх известного»[540], «присочиняет параллели, соответствия и отношения, которых нет»[541]. Эти метания и скачки разума к воображаемым причинам, которые ошибочно кажутся ему более известными и понятными, т. е. игру, как бы мы сегодня сказали, «гиперактивного» воображения, Бэкон полагает корнем всех человеческих ошибок. Мощное воображение берет на себя функцию разума, создавая ложное впечатление, будто оно способно, минуя опыт и метод, проникнуть в тайны природы.

Здесь мысль и слова Бэкона оказываются созвучными высказыванию М. Монтеня: «…Если не занять его [ум] определенным предметом, который держал бы его в узде, он начинает метаться из стороны в сторону, то туда, то сюда, по бескрайним полям воображения… И нет такого безумия, таких бредней, которых не порождал бы наш ум, пребывая в таком возбуждении»[542].

Поскольку чувство, по Бэкону, «передает воображению все виды образов, о которых затем выносит суждение разум, а разум в свою очередь, отобрав и приняв те или иные образы, возвращает их воображению еще до того, как принятое решение будет исполнено», то воображение оказывается «общим орудием (instrumentum commune)» и разума, и воли или своего рода «посланником или посредником» между ними[543]. Но, – предупреждает Бэкон (попутно похвалив Аристотеля за сходную мысль), – «на самом деле воображение не является только лишь (merus et nudus) посредником», оно еще «само приобретает немалое влияние» (так в русском переводе[544], у Бэкона жестче: оно «само или приобретает, или узурпирует немалую власть (authoritatem non exiguam vel accipit vel usurpat)»[545]), и, даже ослабев, воображение «не только глумится над разумом, но и совершает над ним некоторое насилие, отчасти его ослепляя, отчасти возбуждая»[546]. Поэтому «воображение обычно не создает науки (phantasia scientias fere non pari[a]t)»[547]. Правильный метод познания должен ограничить свободу воображения, что станет первым шагом к интеллектуальному оздоровлению человечества.

Расчистка мозгов как рекламная акция

Итак, диагноз – insania – поставлен: человеческий род давно и серьезно болен, и болезнь эта поразила прежде всего ум и душу, а в итоге – и тело. Главный симптом этого умственного заболевания – неспособность человека, ставшего заложником своих страстей и предрассудков, видеть мир таким, каков он есть, привычка смотреть на вещи либо через силлогизмы, либо через суеверия. Если не принять срочных мер по излечению разума, болезнь погубит человеческий род. А для того чтобы не только избежать гибельных последствий, но и существенно улучшить качество человеческой жизни (от бытовой до политической), требуется прежде всего научить людей думать по-новому.

Кроме того, Бэконом назван источник, точнее, виновник заболевания: Аристотель, который «создал своего рода искусство безумия». Теперь надо прописать лекарство и создать условия для лечения. Но предварительно следует убедить больного в том, что он действительно болен (и потому так трудна и убога его жизнь) и в действенности лекарства. Поскольку в качестве последнего Бэкон предлагает новую методологию познания, то следует убедить читателей в необходимости ее принять. Поэтому сэр Фрэнсис самым серьезным образом отнесся к выбору средств убеждения. Риторика должна быть эффективной.

Переходя к третьей особенности проекта Бэкона, связанной с риторической стратегией английского философа, я сначала сделаю несколько замечаний общего характера, после чего, в следующем параграфе, обращусь к использованному им «спецприему» для убеждения читателей.

Суть своей позиции Бэкон выразил следующим образом: «Dignitas scientiae utilitatibus et operibus munitur»[548], т. е. достоинство науки укрепляется [ее] полезностью[549] и временем. Иными словами, признание науки определяется ее практической полезностью, которая и служит мерой ее эффективности, и происходит постепенно, с течением времени.