Остров прощенных

– Я не ребенок! Почему вы изменили отношение ко мне?

– Не в этом дело (избегаю его имени). Именно потому, что ты мне не безразличен, я прошу тебя не делать больше глупостей. Вернись домой. Все будет как прежде.

На последней фразе я осеклась. Надо быть безумным, чтобы обещать такое. Умный ребенок заметил мою осечку. Сгорбился, судорожно сглотнул и, чуть пряча назад, сжал ладони в кулаки. На этом месте я ждала все ещё граничащего с упрямством, детского неповиновения. Но мое сердце дрогнуло, щемящей тоской отозвавшись на его тихий поникший голос:

– Не гони меня…

Я возненавидела паузу, что безветренным чужим любопытством повисла между нами.

– Пожалуйста, я хочу остаться с вами. Чем больше вы гоните меня, тем сильнее я боюсь разлуки. Я хочу остаться с вами. Я не могу без вас.

– Это невозможно, – молю тихо-тихо, с трудом вынося ненужное мне событие.

– Почему?

– Это невозможно. Я тоже привязалась к тебе, но это невозможно. Ты должен понять.

– Но мне было так плохо.

– Ты пугаешь меня своим упрямством. Ты должен послушаться.

– Если так, то я не хочу жить.

И видя, как я замерла, повторил свои слова с большей угрозой:

– Я не хочу больше жи…

Пощечина оборвала страшное заключение. Я ударила его. Ударила по лицу, к юной нежности которого всего несколько минут назад жаждала прижаться.

Алешка даже не вздрогнул. Колючим взглядом сверлил меня исподлобья. Пока я соображала, что виноватая во всем сама, наказала родное доверчивое существо, Алешка сорвался с места и ринулся прочь. Я несколько раз тревожно позвала его, но он не вернулся. Всхлипнув, я присела на краешек лениво скрипнувшей карусели. Выходило так, что я все время бессовестно утоляла свои желания, вытягивая мальчишку на свидания для собственного ублажения. А теперь, когда подобное успокоение требуется его чувствам, я ставлю точку. Ставлю там, где опять же выгодно мне. Мораль в выигрыше. Общество устроено так, что не позволит исключения из правил, не позволит лишнего изгиба в своей структуре. Однако, эта нелепо поставленная точка не навела порядка в моей жизни, а напротив, перечеркнула то, что заполняло ее смыслом. Я словно удалила ненужное ответвление на садовом дереве, и оно теперь обречено засохнуть.

Я несколько часов бродила по городу, выбирая безлюдные дворы и не зная, что или кого хочу отыскать в тени многосмысленного дня. Купила штучно две сигареты и выкурила тут же одну за другой, бросив было полгода тому назад эту привычку. Людям курящим всегда кажется, что вкус горьковатого дыма несколько смягчает, анестезирует тяжелые раздумья. Прогуляв обеденное время (надеюсь, муж сообразил что-нибудь на обед), запыленная предгрозовым ветром, я возвратилась домой. Скинув одежду, забралась под баюкающий душ. Сердце мое заходилось от противоречивых чувств, а голова кипела от противоречивых мыслей. Мое бренное тело существовало в мире дочки и мужа, а чувства почти без остатка перекочевали в Алешкин мир, как лунная атмосфера – к поверхности земли. И все же, что нужно моим бряцающим неугомонными колокольчиками чувствам, понять я никак не могла. Да, я хочу владеть Алешкой, хочу. Хочу тешить свою душу, не желающую покоя, хочу. И то, что Алешка в меня влюблен, балует мое самолюбие. И, конечно, я его люблю. Девчоночью влюбленностью. И неутоленность испытываю, и утолить её хочу, хочу. Но так чтобы при этом не треснул фундамент моей устоявшейся жизни. Зачем мне нужна головоломка о капитальных ремонтах? Ах, не до ремонтов мне сейчас, в самый жаркий момент разгоревшейся страсти! Что там за неразгаданной тайной, за закрытыми кулисами, за отзвучавшей увертюрой?

Глава 7

Часам к одиннадцати вечера что-то шевельнулось у меня в животе. Я вышла на балкон, постояла, впитывая наполненный шепчущими звуками воздух уходящего лета и вслушиваясь в свои ощущения. Какое-то необъяснимое бесцельно разрасталось во мне нетерпение и, прогоняя в ночь, сопровождало меня. Опять роняю “подышать” расслабленному у телевизора и уже полусонному мужу. По привычке прихватываю сумочку. Сначала стыдливо (все же оцените) прикрывая дверь и уже смелей за дверью, ухожу от преследований совести. Мое нетерпение нарастает, достигнув пика к последним ступеням. Здесь я замедляю шаг, вступая в зону нецивилизованного мрака (опять лампочка выкручена кем-то из жильцов), и обострившимся слухом ловлю звуки. В камертонах моих шагов едва различимы подозрительные шорохи. В темном подлестничном закутке есть кто-то живой. Он шуршит подошвами о пол (возможно, кошка терзает съедобность), тяжело дышит и изредка подкашливает (кашель, однако, больше напоминает человеческий). Я тихонько окликаю невидимое существо, но в ответ все тот же шорох. Стараясь поскорей преодолеть пугающее расстояние, толкаю подъездную дверь. Но что-то заставляет меня остановиться. Полоска пробившегося фонарного света очерчивает вытянутую на плиточном полу фигуру. На ногах – знакомые ботинки.

Алешка! И сердце звучит набатом.