Остров прощенных

В ответ что-то протяжное и шумный вздох, по-моему, облегчения. Видимо узнав меня, мальчик подтягивает колени и лопочет едва понятные объяснения грустно и стыдливо. Наконец, догадываюсь: он пьян.

– Как же тебя угораздило? – интересуюсь, помогая ему подняться с холодного пола. Поддерживаю покачивающегося Алешку под локоть, соображаю несколько секунд на тему, как правильно дальше поступить. Принять твердое решение мешают чувства вины, жалости, отчаяния, пытающие и без того расшатанную психику. Я невольно припоминаю, с каким усердием соблазняла мальчишку баночкой коктейля. С тех пор прошло всего полгода, а картинка сияет контрастами: убежал из дома, бросил работу, напился (неизвестно на какие деньги), валяется (почти) как грязный бродяга.

– Сотню метров пройти сможешь?

– Смо…смогу, – Алешка икает, виновато повесив голову.

Молчаливого (слава богу) я веду его в сторону автостоянки. Хорошо, что ключи от машины в сумочке. Ничего, что-нибудь придумаю. Алешка на соседнем сиденье настойчиво борется со сном. Машина катит в ночь, унося нашу тайну на маленький остров.

Рита не сразу подходит к телефону, видимо выбирается из-под одеяла.

– Рита, у тебя родители где?

– На даче. А что случилось?

– Позже объясню. Дело жизненной важности. Одолжи на пару дней квартиру.

– Да, конечно. Когда заедешь за ключами?

– Сейчас.

Пока Алешка дремлет в машине, мы экстренно анализируем ситуацию.

– Ты оставь его в квартире отсыпаться, а сама возвращайся домой. Время первый час, – заботливым шепотом советует Рита.

Очень долго и очень громко поднимаемся мы на третий этаж в доме без лифта. Я немного сержусь, когда Алешкины ноги соскальзывают со ступенек. За мою нетерпимость к его состоянию он “награждает” меня припасенными упреками:

– Вы меня обманули.

“Горький пьяница” еще четыре раза повторяет эти слова в разной последовательности, производя временами замену местоимений “вы” на “ты”.

– Вы сказали, что уехали. А сами не уехали. Я понял, тебе надо избавиться от меня. Я никому не нужен. (Вдруг останавливается. Мутный взгляд ныряет в мои глаза). А как же я?

С большой убежденностью возражаю:

– Неправда, ты мне нужен.

(Гораздо больше, чем себе представляешь).

Насторожившаяся темнота чужой квартиры встречает нас. Тишина укрывает пологом будущей тайны.

Качнувшись, живой образ неодолимых грез моих облокачивается на меня. Нетяжело и, как мне кажется, в большей степени нарочно. Мои пальцы замедляют ход в поисках выключателя. Алешка пьян до полузабытья, он почти не принадлежит себе, и я безнаказанно сжимаю его податливое тело в своих объятьях, с восторгом и ужасом констатируя, что этой ночью он всецело мой. Отяжелевшая взлохмаченная головушка полусознательно парит на мое плечо. Я наизусть помню запах его тела, запах полуребенка-полумужчины. А сейчас он вызывающе соблазнительный в этом чужом, пустынном, возбуждающем звуком щелкнувших замков, месте. Влечение мое сильно до слабости. Я опускаюсь на колени, и мой взгляд медленно скользит вдоль худощавой фигурки. Расплетая шнурки на ботинках, с улыбкой отмечаю, что даже они приобретают завышенное значение, принадлежа моему ангелу.

Сколько раз потом я мысленно возвращалась в ту ночь. Снова обнажала гладкие, уже немного раздавшиеся плечи, с волнением стаскивая с него – тряпичного рубашку. Снова и снова с мучительной осязательностью прижималась щекой к грудной впадинке, и гулко-ритмичное сердце катило меня по невидимым рельсам. Уже ради такого памятного отсвета стоило пережить эту дважды несбыточную, нелогично прекрасную историю.

Едва коснувшись подушки, он тяжело учащенно засопел, аккуратно поджав колени, будто и во сне ощущая неловкость.

Что бы вы делали на моем месте, испытывая сумасшедшее влечение, подобное моему, рожденному и взращенному в своей запретности?

Вы также гладили бы его волосы, жесткие и нешелковистые, но самые приятные вашем пальцем; ласкали и целовали бы его щеки; стыдливо касались бы его губ, украденных во сне, испытывая мучительные ожоги сладострастия. Потом еще несколько минут томились бы от хорошего воспитания, не разрешая опускать взгляд ниже себе позволенного. И, наконец, с любовью укутав его умиляющее расслабленное тело, точно тело младенца до самого подбородка, откатили бы прочь, подальше от очага опасных наслаждений.

Заперев квартиру, дрожа от предосеннего холода и неудовлетворенности, я вышла в ночь, и неготовый слепок луны с молчаливым знанием провожал меня до дома.

Бросив недоверчивый взгляд на фосфорический круг часов, желтеющий на темной, обманчиво отсутствующей стене коридора, я с удивлением отметила, как стремительно листается время в любовном переплете.

Муж недружелюбно отстранил от меня свое тепло, о чем, впрочем, мне уже не хватило сил подумать. Тяжелые веки отдалили от меня усталость реального мира.

На утренний зов будильника сознание отозвалось мгновенно. Хотя отдыхало в общей сложности каких-нибудь часика три с половиной.