Остров прощенных

Сама себе непонятная и непредсказуемая, я припарковала машину не у дома, а на центральной улице и целый квартал шла по мелким лужам домой. Мне почему-то казалось, что, обнаружив мой автомобиль, беглец обязательно оставит какой-то знак, скажем, вложит под дворники записку. Тот же трюк я проделала и на следующий день, опять не получив никакого результата. К вечеру поняла, что поступаю глупо, и что, судя по пришедшей мне в голову подобной странности, “крыша моя поехала”.

Наконец, как гром среди ясного неба раздался телефонный звонок. Каждый звонок в эти дни звучал как гром среди ясного неба. Вслед за ним потянулась живая тишина, пугающая оборваться короткими гудками.

– Алешка, это ты? – я не спрашивала, а кричала в трубку. – Ради бога ответь! Ты всех с ума сведешь!

И почувствовав, что вот-вот незримый образ исчезнет, уже тихо произнесла:

– Столько людей не должны страдать по вине одного. Все наказаны сполна.

Ты ведь этого хотел?

Ответом служили еще несколько секунд многозначительного молчания, затем и они оборвались. Однако мне оставалось то, что давало слабую надежду. По камертонам, что донеслись до моего слуха, я вычислила звуки, схожие со звуком посуды. Возможно, он звонил из кафе или ресторана. В нашем городе их всего шесть – не так много, чтобы достаточно быстро объехать. Вполне вероятно, я обнаружу его след. И, конечно, мне ничего не стоит оставить домашние дела и неприготовленным к возвращению мужа ужин (все равно он выйдет небрежным). По-настоящему важно лишь то, что важно моему сердцу.

Через несколько витков спидометра я выясняю, что никто похожий в ближайшие полчаса ни в одно из отмеченных мест не заходил. Но я твердо убеждена, что на другом конце провода был именно он, мой Алешка, моя боль, мое счастье.

Еще одна ночь в пожирающих спокойствие мыслях и чувствах, душная и молчаливо таинственная. Ночь, уводящая в неизвестное будущее, но отбирающая настоящее. Ночь дразнящих призрачных иллюзий и несправедливых отказов от реальных наслаждений. Но и она прожита, бессмысленная вычеркнута из жизни…

Алиса задорно скачет по знакомой тропинке. Она встала ранним утром в хорошем настроении. Жаль, что ее радость не передается мне, иначе я поняла бы, что солнце, небо, трава – все на месте, и никто не отнимал этого у человечества. Поняла бы, что жить надо не вычитая, а складывая. В маленький ларец жизненных прелестей.

Дочка машет мне игрушечной ладошкой за калиткой детского сада, и ее белая головка катится как мячик над ровными кустами. Я провожаю ее глазами, пока она не сливается с другими пушистыми мячиками, рассыпанными по детской площадке, и собираюсь уже одиноко брести обратно, как вдруг во мне происходит то же, что происходит на море во время прилива. Дружелюбным и немного грустным, как будто жалобным взглядом на меня глядит человек-солнце.

– Мария Игоревна, простите за все, пожалуйста, – спешит произнести, словно боится, что ему помешают. Моя душа поет и плачет, а я молчу, не в состоянии найти нужные слова. Алешка опускает глаза, видимо, принимая мое молчание за подтверждение обиды.

– После того, что случилось, я… Мне было стыдно вам позвонить.

– Алеша, – я стараюсь удержать с невольной хрипотцой голос от нервозного колебания, – Алексей, ты должен вернуться домой.

Возражение стремится в ответ раньше, чем завершаются мои слова.

– Как я могу вернуться? Там меня не понимают.

Я слышу его и хорошо, и плохо. Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не согнуть колени и не коснуться губами и этой грязной ладошки, и этой бронзовой живой ниточки, дразнящей из-под связанных узлом мятых концов рубашки.

– Но своим поступком ты вызовешь ещё большее непонимание.

Мой голос дрожит и рвется как паутинка, вопреки моим стараниям говорить твердо. Кажется, легкий порыв августовского ветра унесет его в стаю безмятежных облаков.

Мы не можем не знать и не чувствовать, как опутываем друг друга незримыми нитями, создавая виток за витком и уменьшая возможность освободиться из причудливых, сотворенных нами самими, коконов.

Объятья – не только есть само телесное сближение. Оно и жажда этого сближения, и мгновенья ожидания…

– Я и сам все это знаю. Но теперь мне почему-то это совершенно безразлично. Я понял только одно: я не могу жить, пока вас люблю.

Невидимый музыкант, рассыпающий музыку вокруг нас, неожиданно умолк. Слова, которые столько раз я прокручивала в своем воображении, ловя их беззвучную блажь, отозвались вдруг в яви диссонансом. И я поняла, в чем состоит моя внезапная тревога: забавная чувственная игра вдруг невыгодно вросла в мою реальность. Желая когда-то смягчить жар первых любовных впечатлений, я разожгла их еще ярче. И произошло нечто такое, что будто нарушило герметичность романтической обители моих чувств.

– Ты должен вернуться домой, – я держусь одной фразы, словно ступая по узкому мостику, боюсь оступиться. Понимаю, что если оступлюсь, то есть дам слабинку ему и себе, то выбраться назад будет уже трудно.

– Нет, не должен. Я ничего не должен.

– Должен, потому что ты ещё ребенок. Несовершеннолетний ребенок.