Остров забвения

Теперь была уже его очередь не отвечать.

— Откуда ты узнал? Как ты выяснил?

Он ждал.

И тут Йен заговорил:

— Я был в армии. Босния. Естественно, оружие нужно было сдавать, но я не сдал, как и куча других ребят. Ты бы удивился. И никаких причин для этого нет, кроме того, что ты больше не чувствуешь себя в безопасности, тебе больше не хочется никогда без него оставаться. Это сидит у тебя в голове. Господи.

— Прошло уже двадцать лет.

Йен кивнул. Но он не поднял взгляд, ни разу не встретился с Саймоном глазами.

— Он просто лежал здесь, в нижнем ящике моего старого стола. Ящик запирается, я бы никогда не стал рисковать. Я никогда не забывал, что он там лежит, это давало мне чувство защищенности. Не то чтобы на Тарансуэе была какая-то опасность.

— И у тебя еще есть винтовка.

— Две, и обе с лицензией и заперты в специальных ящиках, все полностью легально. Но винтовка — это другое дело. Ты понимаешь.

— Что случилось? Ты разозлился.

— Да. Но — нет. Я злился на себя, что был дураком, злился на нее — на него, — что сделал из меня дурака… все вместе. Я был расстроен. К тому же я не понимал. Я до сих пор не понимаю. Она прекрасно знала, к чему все идет, и она должна была понимать, что рано или поздно на меня найдет, она должна была рано или поздно сказать мне. Но тогда почему?

— Ты ей нравился. Она хотела быть с тобой. Я совсем не думаю, что она хотела сделать из тебя дурака, Йен. Люди могут строить отношения и таким образом, хотя для этого требуется время.

— Наверное.

— Лорна узнала?

— И да, и нет. Она задавала мне вопросы, следила за мной, чувствовала, что есть кто-то, что-то… Но она так и не узнала правду.

— Ты уверен?

Он покачал головой.

— Нет. А как? Я больше уже ни в чем не уверен.

— Кроме того факта, что ты застрелил Сэнди Мердок. Ты пошел к ней домой с пистолетом и знал, что собираешься сделать. Когда она призналась, ты в ярости и исступлении толкнул ее, и она упала на пол и ударилась головой. Это было не помутнением, ты спланировал это.

— Наверное, да. Звучит хладнокровно.

— Так и есть.

Тут Йен поднял глаза.

— Что теперь со мной будет?

— Где пистолет сейчас?

— В море. Я выбросил его… Я выбросил его со скалы. Вслед за ней. И не надо смотреть на меня своим легавым взглядом, это святая правда.

Серрэйлер на секунду растерялся.

— Своим легавым взглядом?

— Его нет. Пистолета. На берег его не вынесет.

— Нет.

— Я спросил, что теперь будет со мной.

Саймон какое-то время молчал. Снаружи уже начал доноситься шум колес и хлопающих дверей.

— Я не знаю, — сказал он. — И это тоже святая правда. Я знаю, что должно случиться. Я знаю, что говорит закон.

Йен снова покачал головой.

— Я еду домой. Мне нужно все это как следует обдумать. Ты понимаешь, что теперь это не мое дело, а полиции Шотландии. У меня здесь нет права голоса.

— А что бы это изменило?

Саймон поднялся. Кто-то постучал в заднюю дверь.

— Ты будешь открывать?

— День должен как-то начаться.

— Я приду сегодня вечером, Йен. В десять или около того.

— Лорна возвращается завтра.

— Ты скажешь ей?

Йен пошел открывать дверь и по дороге бросил:

— Надо самому понять.

Сорок

Он ничего не слышал, но кто-то сунул бумажку в щель его двери. Почтового ящика у него не было. Он не получал писем. У него не было адреса. Он не существовал. Его не существовало уже почти два года.

Тонкий дешевый коричневый конверт. Сверху ничего не написано. Он посмотрел на него, поднял, перевернул.

Оставил и пошел сделать чай. Когда он вернулся, но еще не успел серьезно о чем-то задуматься и начать задавать себе вопросы, на которые не мог ответить, он открыл его и достал лист бумаги. На нем было напечатано четыре строчки.

Без подписи.

Он испытал две реакции, одна сразу последовала за другой. Сначала прилив возбуждения. А потом страх.

Возбуждение было подлинное и такое сильное, какого он никогда не испытывал. Но страх тоже был сильным. Ему не хотелось сталкиваться с возможными опасностями, возможными последствиями, если что-то пойдет не так, а они подстерегали со всех сторон, практически били ему в глаза. Но также и возбуждение. Предвкушение. Всепоглощающее чувство, что это может стать вершиной: тем, к чему он шел все это время; планировал, даже не осознавая этого.

Последняя строчка была: «Свяжусь с тобой. До этого времени не высовывайся».

Сорок один