Читаем Освещенные окна полностью

— Наш коллектив,— объяснили мы, — твердо решил изгнать из школы учителя рисования Коха. Он приставал к одной девочке и, таким образом, подорвал авторитет педагогического персонала. Возможно, что ваше появление на педсовете вызовет протест. Тогда, не говоря ни слова, вы должны достать эти удостоверения и положить их на стол. Потом начнется голосование, и, как мы надеемся, вы проголосуете «за», то есть за исключение Коха.

Все поняли и согласились. Усатый добродушный пожарник спросил — надевать ли форму? Мы ответили, что форма не обязательна, и ушли.


2


По-видимому, слух о том, что Коха собираются «исключить из состава преподавательского персонала», как выражался Николай Андреевич, распространился, потому что на заседание пришли учителя, которых я до сих пор не видел ни разу. Некоторые из них здоровались с ним, не подавая руки. Но он держался мужественно: сразу было видно, что он — за нас, а эти еще недавно бастовавшие учителя — против.

Он председательствовал как завуч и начал с хозяйственных дел.

— Хотя весна на носу, — сказал он, — надо позаботиться о заготовке дров. В прошлом году мы этого не сделали и, как известно, тяжело расплатились. Фактически холод сорвал занятия, несмотря на все усилия руководителей школьного коллектива. В настоящее время согласие Гортона получено, и дело только за нами. Разумеется, сами учащиеся должны будут принять участие в погрузке дров — об этом мы уже предварительно договорились.

Члены домкома ввалились значительно раньше, чем он заговорил о Кохе, и хорошо сделали: получилось, что они вообще обеспокоены положением школы. Но все-таки их появление вызвало переполох, тем более что пожарник остался в своем широком полотняном поясе, на котором висели какие-то крючки и колечки.

— Это еще что такое? — грозно спросил Шахунянц.

Николай Андреевич сдержанно объяснил, что дети членов домкома учатся в нашей школе, и нет ничего удивительного, что председатель коллектива — он указал на меня — пригласил их на заседание. Кроме того, согласно существующему положению, члены домкома являются одновременно членами педсовета.

Шахунянц, под которым затрещал стул, повернулся ко мне.

— То есть — как? — зверски выкатив глаза, спросил он.

Я ничего не ответил, только многозначительно поднял брови, и члены домкома, как по команде, положили свои удостоверения на стол.

Это была рискованная минута. Учителя стали рассматривать удостоверения, одни с удивлением, другие с негодованием. Шахунянц захрипел, и я испугался, что его хватит удар. Кто-то иронически засмеялся, кто-то пробормотал: «Только этого еще не хватало».

Члены домкома сидели, как перед фотоаппаратом, с прямыми спинами и деревянными лицами. Пожарник самодовольно покручивал усы.

Вопрос об учителе рисования стоял в текущих делах, и Николай Андреевич подошел к нему издалека. Он начал с заявления, что совершенно согласен с родительскими комитетами, которые, еще в прошлом году утверждали, что политика — отнюдь не дело учащихся средних учебных заведений.

— Именно поэтому перед нами встала другая, не менее важная проблема, — сказал он. — Проблема нравственная, требующая не менее чуткого отношения. Я не беру на себя смелость формулировать обвинение, предъявленное преподавателю Коху. Слово предоставляется тем, кто добился, чтобы этот вопрос был включен в повестку дня сегодняшнего заседания.

Ванька молчал, время от времени записывая что-то в тетрадку — очевидно, свои соображения о том, что должен чувствовать человек, который вступает в сделку с собственной совестью. Впрочем, никто не сомневался, что выступать буду я.

Коха я не только не знал, но даже никогда не видел. Странным образом он соединился в моем воображении с Порфиридовым, учителем рисования Псковской гимназии, который постоянно ставил мне двойки. Из-за него я должен был поступить в рисовальное училище Фан-дер-Флита, где целую зиму копировал орнаменты, вместо того чтобы ходить на каток. Он был желчный пьяница, вспыльчивый, волосатый, со злым лицом, на котором грубо торчал толстый с красными жилками нос. Как и полагается художнику, он носил бархатную куртку, и не Коха, а эту куртку и этот нос я видел перед собой, произнося свою пылкую речь…

Потом состоялось голосование, и Кох большинством голосов был исключен из числа преподавателей 144-й школы.


3


Перейти на страницу:

Все книги серии В. Каверин. Собрание сочинений в восьми томах

Похожие книги

100 мифов о Берии. От славы к проклятиям, 1941-1953 гг.
100 мифов о Берии. От славы к проклятиям, 1941-1953 гг.

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии»Первая книга проекта «Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917–1941 гг.» была посвящена довоенному периоду. Настоящая книга является второй в упомянутом проекте и охватывает период жизни и деятельности Л.П, Берия с 22.06.1941 г. по 26.06.1953 г.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное
Андрей Сахаров, Елена Боннэр и друзья: жизнь была типична, трагична и прекрасна
Андрей Сахаров, Елена Боннэр и друзья: жизнь была типична, трагична и прекрасна

Книга, которую читатель держит в руках, составлена в память о Елене Георгиевне Боннэр, которой принадлежит вынесенная в подзаголовок фраза «жизнь была типична, трагична и прекрасна». Большинство наших сограждан знает Елену Георгиевну как жену академика А. Д. Сахарова, как его соратницу и помощницу. Это и понятно — через слишком большие испытания пришлось им пройти за те 20 лет, что они были вместе. Но судьба Елены Георгиевны выходит за рамки жены и соратницы великого человека. Этому посвящена настоящая книга, состоящая из трех разделов: (I) Биография, рассказанная способом монтажа ее собственных автобиографических текстов и фрагментов «Воспоминаний» А. Д. Сахарова, (II) воспоминания о Е. Г. Боннэр, (III) ряд ключевых документов и несколько статей самой Елены Георгиевны. Наконец, в этом разделе помещена составленная Татьяной Янкелевич подборка «Любимые стихи моей мамы»: литература и, особенно, стихи играли в жизни Елены Георгиевны большую роль.

Борис Львович Альтшулер , Леонид Борисович Литинский , Леонид Литинский

Биографии и Мемуары / Документальное