— Наш коллектив,— объяснили мы, — твердо решил изгнать из школы учителя рисования Коха. Он приставал к одной девочке и, таким образом, подорвал авторитет педагогического персонала. Возможно, что ваше появление на педсовете вызовет протест. Тогда, не говоря ни слова, вы должны достать эти удостоверения и положить их на стол. Потом начнется голосование, и, как мы надеемся, вы проголосуете «за», то есть за исключение Коха.
Все поняли и согласились. Усатый добродушный пожарник спросил — надевать ли форму? Мы ответили, что форма не обязательна, и ушли.
2
По-видимому, слух о том, что Коха собираются «исключить из состава преподавательского персонала», как выражался Николай Андреевич, распространился, потому что на заседание пришли учителя, которых я до сих пор не видел ни разу. Некоторые из них здоровались с ним, не подавая руки. Но он держался мужественно: сразу было видно, что он — за нас, а эти еще недавно бастовавшие учителя — против.
Он председательствовал как завуч и начал с хозяйственных дел.
— Хотя весна на носу, — сказал он, — надо позаботиться о заготовке дров. В прошлом году мы этого не сделали и, как известно, тяжело расплатились. Фактически холод сорвал занятия, несмотря на все усилия руководителей школьного коллектива. В настоящее время согласие Гортона получено, и дело только за нами. Разумеется, сами учащиеся должны будут принять участие в погрузке дров — об этом мы уже предварительно договорились.
Члены домкома ввалились значительно раньше, чем он заговорил о Кохе, и хорошо сделали: получилось, что они вообще обеспокоены положением школы. Но все-таки их появление вызвало переполох, тем более что пожарник остался в своем широком полотняном поясе, на котором висели какие-то крючки и колечки.
— Это еще что такое? — грозно спросил Шахунянц.
Николай Андреевич сдержанно объяснил, что дети членов домкома учатся в нашей школе, и нет ничего удивительного, что председатель коллектива — он указал на меня — пригласил их на заседание. Кроме того, согласно существующему положению, члены домкома являются одновременно членами педсовета.
Шахунянц, под которым затрещал стул, повернулся ко мне.
— То есть — как? — зверски выкатив глаза, спросил он.
Я ничего не ответил, только многозначительно поднял брови, и члены домкома, как по команде, положили свои удостоверения на стол.
Это была рискованная минута. Учителя стали рассматривать удостоверения, одни с удивлением, другие с негодованием. Шахунянц захрипел, и я испугался, что его хватит удар. Кто-то иронически засмеялся, кто-то пробормотал: «Только этого еще не хватало».
Члены домкома сидели, как перед фотоаппаратом, с прямыми спинами и деревянными лицами. Пожарник самодовольно покручивал усы.
Вопрос об учителе рисования стоял в текущих делах, и Николай Андреевич подошел к нему издалека. Он начал с заявления, что совершенно согласен с родительскими комитетами, которые, еще в прошлом году утверждали, что политика — отнюдь не дело учащихся средних учебных заведений.
— Именно поэтому перед нами встала другая, не менее важная проблема, — сказал он. — Проблема нравственная, требующая не менее чуткого отношения. Я не беру на себя смелость формулировать обвинение, предъявленное преподавателю Коху. Слово предоставляется тем, кто добился, чтобы этот вопрос был включен в повестку дня сегодняшнего заседания.
Ванька молчал, время от времени записывая что-то в тетрадку — очевидно, свои соображения о том, что должен чувствовать человек, который вступает в сделку с собственной совестью. Впрочем, никто не сомневался, что выступать буду я.
Коха я не только не знал, но даже никогда не видел. Странным образом он соединился в моем воображении с Порфиридовым, учителем рисования Псковской гимназии, который постоянно ставил мне двойки. Из-за него я должен был поступить в рисовальное училище Фан-дер-Флита, где целую зиму копировал орнаменты, вместо того чтобы ходить на каток. Он был желчный пьяница, вспыльчивый, волосатый, со злым лицом, на котором грубо торчал толстый с красными жилками нос. Как и полагается художнику, он носил бархатную куртку, и не Коха, а эту куртку и этот нос я видел перед собой, произнося свою пылкую речь…
Потом состоялось голосование, и Кох большинством голосов был исключен из числа преподавателей 144-й школы.
3