Освещенные окна

Старший брат. Фронт. 1919-й

1

В неоконченных записках брата немало страниц отдано фронту, и, принимаясь за эту главу, я с трудом удержался от соблазна воспользоваться ими в нетронутом виде. Он писал хорошо — это не только мое мнение. Когда в журнале «Наука и жизнь» появились его воспоминания о борьбе против эпидемии чумы в Азербайджане, Ираклий Андроников написал мне трогательное письмо: «Бывают прекрасные мемуары, написанные великолепным пером, построенные, как живописное полотно, картинные, сочные, образные. Но такой естественности, живости, легкости, достоверности, простоты… захватывающего интереса, умения передать время, характеры, показать их самоотверженность, благородство — и при этом ни слова не сказать о себе… Какая потеря, и какое ощущение бессмертия этого человека!» Письмо было получено мною вскоре после смерти брата.

Вот другое мнение: о «Записках фронтового врача», напечатанных в альманахе «Прометей», Виктор Шкловский сказал: «Латинская проза».

Но в записках брата нет взгляда со стороны. Лишь мельком упоминает он, что фронт был для него мостом, переброшенным между студенческой скамьей и наукой. Член Реввоенсовета увез с собой молодого врача, который еще в 1916 году, окончив бактериологические курсы Блюменталя, купил на базаре трех кроликов, чтобы поставить опыт, который должен был доказать профессору Сахарову (общая патология), что перед ним — будущий ученый. Опыт не удался — кроликов съели кошки…

Когда штаб Девятой армии добрался до берега Дона, его ожидала баржа, из которой выгружали раненых и больных — почти исключительно сыпнотифозных. Переправившись на другую сторону и расположившись в станице Заметчинской, штаб приступил к работе.

Брат пишет, что работы было немного и что скромные врачебные познания его не подводили. Штабной околоток состоял из двух лекпомов, четырех санитаров и двух медсестер. Одна из них — Наталья Васильевна — была женой Михайлова, другая — начальника штаба армии Петрова. В дальнейшем это причинило брату немало хлопот…

Уже тогда впервые пришла ему в голову мысль о санитарной разведке. Как известно, санитарная разведка широко развернулась в годы Великой Отечественной войны и вошла существенной долей в дело победы.

На берегу Дона летом 1919 года эта мысль была воплощенной конкретностью, многократным опытом, который даже не нуждался в контроле. Опыт ставился не в лаборатории, а под открытым небом. В основе его лежал не эксперимент, а наблюдение.

Мост через Дон был взорван, и одна и та же большая баржа переправляла на один берег — больных, на другой — здоровых. Здоровые — это легко установил Лев — заболевали сыпняком через две-три недели после переправы — характерный для этой болезни инкубационный период. Значит, источником заражения была сама баржа, и ее необходимо было дезинфицировать перед каждой погрузкой здоровых.

Дошел ли рапорт, в котором Лев доказывал справедливость своей догадки, до начальника штаба? Едва ли.

Белые прорвали наш фронт, и началось, как пишет брат, «бедственное отступление 1919 года». В Балашове он попал в плен вместе со своим околотком.

Накануне Михайлов сказал ему, что белые обходят наших с правого фланга, и надежда только на одну из отступающих кавалерийских бригад, которая может удержать Балашов. Он уехал на фронт, попросив брата позаботиться о Наталье Васильевне и жене Петрова. «Околоток, — сказал он, — будет отправлен рано утром, с первым эшелоном».

И действительно, рано утром две теплушки, в которых находился околоток, прицепили к одному из эшелонов. Но у этого эшелона, нагруженного военным имуществом, не было паровоза.

Время приближалось к полудню, артиллерийская канонада усиливалась. Начальник эшелона куда-то исчез, поезда ушли, депо опустело. Однако на путях, недалеко от депо, стоял паровоз под парами. Труба дымилась, слышалось шипенье. «Из уроков физики в гимназии я знал, конечно, принцип действия паровоза, — пишет брат, — и помнил, что существует какая-то «кулиса», от которой зависит движение паровоза вперед или назад. Но где она, эта чертова кулиса?» Кулиса нашлась, но первая попытка оказалась неудачной, паровоз двинулся назад. Маневрируя и переводя стрелки, удалось подвести его к эшелону. Санитары набросили крюки, состав двинулся вперед — и через несколько минут стало ясно, почему никто не воспользовался этим вполне исправным паровозом. Недалеко от Балашова, на расстоянии двух-трех верст от станции, путь был взорван.

Что делать? Бросить околоток и уходить налегке, без вещей, пешком? Но была причина, о которой брат мог говорить только со своими медсестрами, да и то намеками: после отъезда Михайлова остались чемоданы, в которых могли оказаться штабные материалы, важные для белых.

Решено было вернуться на вокзал — и только что они расположились, чтобы отдохнуть в своей теплушке, как дверь открылась, и вошел солдат, которого Лев принял за красноармейца. Он ошибся. К фуражке была пришита ленточка, а на ленточке чернильным карандашом написано: «С нами бог».

— Какая часть?