Освещенные окна

Было совершенно темно и тихо. Только кузнечики стрекотали в траве, да изредка были слышны птичьи голоса. Мы ехали так около часа. Лошаденка стала приуставать, вожжи и кнут уже не оказывали на нее никакого действия. Немного спустя стали слышны какие-то неопределенные звуки — не то постукиванье, не то скрипенье, потом далеко вспыхнул маленький огонек и тут же погас. Вскоре стало ясно — впереди идет обоз и люди. Кто же это? Свои или белые?

Держась на некотором расстоянии от них, мы мучительно вслушивались в каждое долетавшее до нас слово. Наконец поймали: «Товарищ…» Еще раз. И еще раз. Значит, свои. Мы подъехали ближе. Это был 204-й Сердобский полк».

4

Не стану подробно рассказывать, как работала маленькая санитарная группа, которую Лев наскоро сколотил в течение ночи. Весь следующий день прошел в тяжелых боях под селом Малиновкой. Легкораненых перевязывали и отправляли в строй. Но что было делать с тяжелоранеными, которых нужно было срочно оперировать? Посоветовавшись с командиром полка, Лев приказал укладывать их на подводы и под белым флагом отправлять в Тамбов. Одна подвода бесследно пропала, хотя у старшего была записка, в которой на всякий случай «удостоверялось, что жидов, комиссаров и командиров среди раненых нет».

Тамбовские военные курсанты вышли навстречу бригаде, и с их помощью удалось войти в город.

За действия под Малиновкой Лев получил от командующего фронтом отличный кожаный костюм, в котором два месяца спустя приехал в Москву.

Валя в Москве

1

С весны по осень 1919 года Псков был занят отрядами Булак-Балаховича, и все-таки Вале каким-то чудом удалось прислать мне одно письмо — странное, с полунамеками, с оборванными фразами, с упоминанием о каком-то человеке, который бежал из тюрьмы, скрывался у К-ных и снова был арестован.

Не до меня было Вале и не до писем, которые можно было изредка отправлять со случайной оказией.

Я ответил ей, оставив письмо у себя, — придет же когда-нибудь день, когда мы прочитаем его, прижавшись друг к другу!

И это произошло наконец.

Саша достал два билета в Малый, на воскресный спектакль «Ричард Третий» с участием Сумбатова-Южина, знаменитого актера и драматурга. Катя была занята, пошел я — и пожалел. Мне не понравился Сумбатов-Южин. Он часто становился спиной к залу, судорожно сжимая и разжимая пальцы, чтобы наглядно убедить зрителей, что Кларенс все равно от него не уйдет… Когда кроватка с зарезанными в Тауэре детьми поплыла по воздуху, он сердито засопел — может быть, потому, что веревку заело, и кроватка долго не хотела уступить место другому виденью. Но одна, тоже старая, актриса играла превосходно. Я рассердился на Сашу, который только в четвертом акте сказал насмешливо:

— Дурак, это же Ермолова!

Потом он вспомнил, что Валя приехала из Пскова еще утром, когда я был в библиотеке, и, бросив «Ричарда Третьего», я побежал домой.

Она спала, когда я вернулся. Краешек знакомого платья торчал из чемодана, стоявшего на стуле в передней. Бесшумно, сняв ботинки, я вошел и остановился у порога. В эту сырую, полутемную комнату, которая была двумя ступенями ниже других, вечернее солнце приходило лишь на полчаса в день. Волнуясь, я простоял эти полчаса, глядя на Валю. Мы не виделись больше года. Она похудела, повзрослела. Волосы были перекинуты через плечо на приоткрывшуюся под знакомым халатиком грудь. Она дышала ровно, счастливо.

Первое время казалось странным, что мы могли почти не расставаться. В Пскове мы тоже виделись каждый день, но там все было иначе: прогулки на велосипедах, свиданья в Соборном саду, на Покровской башне, у темной лестницы Летнего театра, когда я ждал ее, волнуясь и представляя себе, что сегодня непременно произойдет то, что давно должно было произойти между нами. Теперь я не только надеялся, я был заранее счастлив уверенностью, что она сама с нетерпением ждет этой минуты…

Мама предложила Вале остаться у нас — да ей и некуда было деваться. Она всегда любила ее, хотя, по ее понятиям, мне не хватало семи-восьми лет, чтобы ухаживать за этой серьезной девушкой из очень порядочной, скромной семьи. Тем не менее отношения между ними более чем сердечные вскоре установились. Совсем иначе встретили ее Саша и Катя. Саша еще куда ни шло. Не считая Валю хорошенькой, он просто недоумевал, с какой стати я привязался к ней, и еще так прочно, что она приехала ко мне в Москву.