Освещенные окна

Ничего, в сущности, не изменилось. Только мама все чаще и чаще стала повторять, что хорошо бы ей вернуться в Псков.

Лыжный батальон. Ссора

Это случалось со мной очень редко, но я затосковал после отъезда брата. В сущности, везде был фронт — и в Москве, и на Дону, и на Дальнем Востоке. А все-таки самое главное происходило там, откуда приехал Лев, а не здесь, где я время от времени ходил в университет на лекции Сакулина, писал и читал стихи и проводил вечера в Кафе Союза поэтов.

…Вот уже недели две — это было в конце ноября, — проходя по Кузнецкому, я останавливался перед небольшой листовкой, наклеенной на дверь заколоченного подъезда. Не помню, какая организация формировала лыжный батальон. С неопределенным чувством вины перед теми, кто шел на Кадашевскую набережную, где формировался этот батальон, я проходил мимо листовки, чтобы с головой погрузиться в дела Художественного подотдела.

Но дня через три после отъезда Льва я, постояв с минуту перед этой листовкой, вернулся на Петровку, а потом долго бродил по Красной площади, ни о чем, кажется, не думая, и меньше всего о том, что Рашель уже давно проклинает меня, в десятый раз принимаясь за рапорт о моем увольнении.

День был солнечный, морозный, Василий Блаженный стройно и прочно стоял или даже сидел, разноцветно блистая. Скульптура Коненкова «Стенька Разин со товарищи» была выставлена на Лобном месте, и раскрашенные фигурки, в сравнении с собором, казались маленькими, как игрушки.

Ветерок, сдувавший с сугробов белую пыль, пробивался и под короткие полы моего полушубка. Телеги грохотали по деревянному настилу Замоскворецкого моста, каждый звук отдавался пусто и звонко.

Как передать чувство, с которым я шел записываться в лыжный батальон? Здесь был и страх, которого я стыдился, и соблазнительное желание вдруг все изменить в жизни, не раздумывая, с размаху. И неясные обрывки неизбежного разговора с мамой. И чувство, что я держу в руках что-то режущее, колючее — то, что уже нельзя ни отстранить, ни остановить.

На Кадашевской набережной, в. небольшой, пустой, холодной комнате сидел за столом средних лет человек в кожухе и барашковой шапке. Возможно, я попал в неурочное время, потому что он был совершенно один. Шея была закутана толстым шарфом, который он отодвинул, подняв голову и увидев меня, — тогда показались рыжие усы.

— Тебе чего? — спросил он.

Я объяснил, что пришел записаться в лыжный батальон. Он пониже отодвинул шарф. Теперь стал виден небритый подбородок.

— Сформировался и ушел, — сказал он. — Недели две будет. А ты на лыжах когда-нибудь ходил?

Я честно сознался, что нет.

— Ну вот. Сколько лет?

— Семнадцать.

— Призовут на будущий год, тогда и пойдешь. Где работаешь?

Я ответил.

— Ну и работай себе на здоровье.

Он снова закутался шарфом. Очевидно, говорить больше было не о чем.

Я попрощался и вышел.

Почему я так озверел после этой неудачи? Рашель послала меня в «Летучую мышь», я ответил, что не пойду, потому что меня в конце концов спустят с лестницы в этом театре. Женя Кумминг закончил своего «Петрушку-пилигрима», позвал меня к себе (что бывало редко), и я неожиданно разнес этого «Петрушку», хотя сейчас, когда пишутся эти страницы, вижу, что это была лучшая из его «театральных поэм». Затейливая, живая, она напоминала одновременно и русские лубочные картинки, и средневековый миракль.

Петрушка и Заморская Снегурочка влюбляются друг в друга, но Самаркандский купец отнимает у него невесту, и она, соблазнившись голубым жемчугом и персидскими коврами, выходит за него замуж. Проходит сорок лет, и праздношатающаяся леди Судьба рассказывает о том, что Петрушка стал святым человеком. «Два раза он ходил пешком в Иерусалим. Два раза целовал священную туфлю моего личного друга папы Бенедикта».

Похожий на столетнего юродивого, Петрушка умирает у ограды дома Заморской Снегурочки. Поэма кончается занимательно: Петрушку причисляют к лику святых.

Папа Бенедикт
Мы слушали с великим нетерпеньем
Простой рассказ о подвиге Петрушки.
Мы тронуты. Мы, Бенедикт Блаженный,
Молитвами причислим ныне к лику
Святых отцов Петрушку-пилигрима.

Но любовь к озорству не покидает героя. Проплывая перед папой и кардиналами, он показывает им длинный нос…

До сих пор мне нравилось все, что писал Куммииг, и на этот раз, окончив чтение, он, без сомнения, ждал, что я его похвалю. Но, промямлив что-то для начала и рассердившись на себя за нерешительность, я сказал, что поэма не удалась.

— Ты находишь? — поджав губы, спросил Женя.

— Да, нахожу.

— Почему?

— Потому что праздношатающаяся леди Судьба похожа на праздношатающегося автора. И ей и ему нечего сказать. Почему Петрушка называет Самаркандского купца сыном Катушки? Какой Катушки? Почему он говорит: «Теперь я теряю свою размеренную, сладкую речь», — и продолжает говорить совершенно так же, как прежде?