Что бы ни увидела в итоге Кусанаги сквозь тусклое стекло, явно полученное знание связано не только с закрепленными категориями машины и души, но и с основополагающими идеями о «нормальности» в конце XX века. В самом деле, все произведения, рассмотренные в этом разделе, проблематизируют образ «нормального» человека и предлагают разнообразные и удивительные альтернативы этому понятию, которые оживляют закрепленное видение своей личности. Но не все эти альтернативы оказываются приемлемыми. Ранма отчаянно ищет возможности вернуться к нормальности, «Город чудищ» отрицает обещание/угрозу трансформирующегося тела женщины и принуждает женский образ вернуться к материнскому состоянию. Герои большинства фильмов в жанре меха демонстрируют неоднозначные чувства по отношению к своей возросшей мощи. Даже в тех фильмах, где изменчивость оказывается желательной, она сопровождается потенциальной угрозой. Так, «рождение» Тэцуо в качестве новой вселенной сопровождается невыносимой болью, а Кусанаги приходится разрушить собственное тело, чтобы стать частью сети.
Другие различия зависят от личных предпочтений режиссеров и зрителей. Образ женщины-протагониста в «Призраке в доспехах» связан с тем, что Масамунэ Сиро (автор оригинальной манги, по мотивам которой снят фильм) имеет склонность к созданию жестких, активных главных героинь. Какая бы причина ни лежала в основе ее образа, женственность Кусанаги придает фильму эфирность, которой нет в типичных произведениях в жанре киберпанка и меха. Он отходит от типичных для научной фантастики восторгов в отношении механики и логики, то есть мира, который ассоциируется с мужским подходом. Хотя мы видим в нем такие типичные тропы жанра меха, как киборги, компьютеры, роботы и тому подобное, в «Призраке» явно присутствует ощущение инаковости, восходящее к женственности.
«Призрак в доспехах» разделяет с другими фильмами, изученными в предыдущих главах, фундаментальный интерес (и даже беспокойство по отношению) к физическому телу и, следовательно, к познанию личности.
В «Призраке в доспехах», «Акире» и «Евангелионе» показаны попытки сбежать из своего тела и таким образом освободиться от ограничений человеческой личности. Новая форма личности, к которой стремятся главные герои, разрушает категории, принятые в обществе, особенно в традиционном японском обществе. Самая запоминающаяся финальная сцена «Евангелиона», где тело Синдзи парит в совершенно пустом белом пространстве, подчеркивает необходимость вырваться за пределы ожиданий других людей. В случае с Тэцуо мы видим освобождение от общества в форме белой пустоты, из которой он обращается в одинокий глаз. Но эта трансформация достигается посредством апокалиптической жестокости, физическим аналогом психического страдания Синдзи. В отличие от них Кусанаги в полном спокойствии и умиротворении покидает тело, хотя ее трансформация тоже апокалиптична и подразумевает отбрасывание всего органического мира.
Безграничные сущности можно рассматривать как идеал освобождения от ограничений общества или как зловещих предвестников обесчеловеченного будущего, и все они указывают на то, что самосознание в аниме (даже на базовом телесном уровне) нельзя принимать за данность. Метаморфические процессы, лежащие в основе аниме, позволяют персонажам и зрителям исследовать увлекательные (хотя временами тягостные) возможности создания и воплощения новых уникальных миров.
Глава 7. Скитания: гендерная паника, кризис у мужчин и фэнтези в японской анимации
«Разве ты не должен быть героем?»
«Как воздушные змеи без веревочки, все потеряли свой дом».
«Я знаю историю об одном мужчине, который сильно пострадал на охоте. У него загноилась нога, и он чувствовал скорое приближение смерти. В конце концов ему удалось попасть на самолет, и он неожиданно увидел ослепительно сияющую снежную гору. Гора называлась Килиманджаро. Мужчина вдруг понял: „Именно сюда я так давно стремился“. Я всегда терпеть не мог эту историю».