Я подумал:
И все же…
Я же могу задержаться на день и выяснить, как все обстоит на самом деле.
Я позвонил Джин и сообщил ей, что задержусь в Нью-Йорке на день для деловой встречи.
«Для деловой встречи? — засмеялась Джин. — Да какие у тебя могут быть дела?»
«Погоня за мечтой», — ответил я.
В назначенный час я пришел в «Метрополитен Клаб», чьи величественные, исполненные сдержанной роскоши интерьеры подошли бы и для подписания мирного договора. По сравнению с этим великолепием дело, по которому я пришел, казалось незначительным и, неожиданно,
И я рассказал. Я много думал о том, как преуспеть на Седьмой авеню. Всю свою жизнь я создавал платья по индивидуальным заказам — сначала в Риме, потом в Нью-Йорке, затем в Лос-Анджелесе. На этом нельзя было много заработать. В Америке никто не может разбогатеть, создавая платья в одном экземпляре.
Я рассказал им о князе Мачабели[139]
, создателе крупной парфюмерной компании. Он говорил: «Если клиент приезжает к вам в „роллс-ройсе“, вы едете домой на метро, но если он приезжает на метро, домой в „роллс-ройсе“ едете вы». Эти слова были созвучны моей идее: продавать готовую одежду высокого качества намного выгоднее, чем шить ее по меркам для индивидуальных заказчиков. Аналогия им понравилась.И тут я подошел к ключевому пункту своей концепции: американская мода, за исключением спортивной одежды, традиционно была лишь бледной копией моделей с парижских дефиле предыдущего сезона. В самом прямом смысле этого слова. Американские дизайнеры, как послушные ученики, ездили в Париж на показы, делали заметки, а потом адаптировали увиденное для США. Но в чем заключалась притягательность Парижа? Почему американская (или итальянская, или японская) мода должна быть полностью вторична? США превосходили Европу в разных областях: военной мощи, промышленном развитии, а теперь еще и захватили лидерство во многих видах искусства. Так почему не в моде? Я считал, что в сегменте готовой одежды пришло время для молодого, свежего, типично
Я рассказал этим людям, которых никогда не видел раньше и больше никогда не увижу всех вместе, на что собираюсь потратить 100 000 долларов. Мне потребуется заведующий производством, коммерческий директор, заведующий ателье, портнихи, которые будут отшивать образцы моделей, рулоны тканей, студия для работы и шоу-рум. «Деньги, которые я прошу, пойдут не на весь год, а только на создание первой коллекции, — сказал я им. — Если мои идеи никуда не годятся, это сразу станет очевидно. А если все получится, вы удвоите вложенный капитал».
Хант оглядел собравшихся бизнесменов, с которыми он сотрудничал на Востоке. Они немного посовещались, и он сказал: «О'кей, мы дадим вам деньги».
Вот так просто.
Он начал говорить о банках, договорах и прочем. Я был сильно взволнован. Хант объяснял мне, почему в бизнесе важно сначала договориться лично, а уж потом звать юристов, чтобы они правильно оформили сделку. И в конце он добавил: «Идите и принимайтесь за работу. Не теряйте ни минуты». Я кивнул и стал благодарить всех и пожимать им руки. Это было просто невероятно.
До сих пор я не могу внятно объяснить, почему Билл Хант решил меня поддержать. Вряд ли дело было только в его интересе к красивой манекенщице (на которой он, кстати, потом женился). Идеи мои были правильными — это подтвердит будущее. Но как ни убедительно звучало мое предложение, зачем было так рисковать человеку, который меня совсем не знал и который не имел раньше никаких дел с Седьмой авеню? Наверное, поступить так мог лишь тот, кто никогда не слыхал общепринятого мнения об исключительной роли Парижа.
Джин, как обычно, не верила в мой успех и чуть было не сорвала сделку. Ей не нравилось, что я теперь не перееду к ней на Западное побережье, и насчет Ханта у нее тоже были сомнения. Через несколько дней она прилетела в Нью-Йорк, и я познакомил их за ужином в том самом ресторане, где мне так повезло. Мы выпили шампанского, и Хант сказал: «Вы должны гордиться своим мужем. Видно, как он талантлив, и я уверен, что в Нью-Йорке он добьется успеха».
«Да, — ответила она, — у него есть талант, но в Нью-Йорке он ничего не добьется».
«Почему вы так говорите?» — обескураженно спросил Хант. Я тоже был в замешательстве. Что происходит? Может быть, это шутка?
Но она не шутила: «Потому что это трудно».