От Голливуда до Белого дома

Мне больше не хотелось проводить уик-энды, путешествуя в Лос-Анджелес и обратно — слишком много интересного происходило в Нью-Йорке. Игорь в качестве обозревателя под псевдонимом Чолли Никербокер был на пике своей славы и вершил суд над светскими персонажами. Мама ему помогала. В ее жизни настала эпоха возрождения, прекрасное для нее время. У сыновей успешно складывались карьеры, хотя, я думаю, ей особенно нравилось быть неофициальным помощником Игоря (официальных у него тоже хватало, включая блистательную Лиз Смит). У мамы образовалась собственная свита, люди, которые льстили и подпевали ей, чтобы быть упомянутыми в колонке Игоря. Она лоббировала интересы своих друзей. Мама и Игорь часто ходили вместе на ланч в ресторан «Колони», который сам же Игорь и сделал популярным, выбрав это место в качестве своего неофициального офиса в обеденное время. «Колони» находился на той же улице, что и наши соседствующие дома. Игорь легко мог сделать имя любому ресторану, ночному клубу, шоу, исполнителю — или разрушить их репутацию.

У Игоря, первого из газетных колумнистов, появилось свое шоу на телевидении. Вскоре за ним вышло получившее большую популярность шоу его соперника, Эда Салливана[147]. У Игоря формат был иной, больше похожий на «Сегодня вечером»[148]. Он брал интервью у знаменитостей, а его старший брат появлялся на шоу в качестве постоянного гостя. Я должен был развлекать зрителей своими импровизациями, что я, собственно, обычно и делал на званых обедах (и, конечно, на своих модных показах). Всё это пока носило непродуманный характер; все мы только начали осваивать новое средство массовой информации. Иногда получалось очень забавно, и чаще всего это выходило непреднамеренно. На своем первом шоу Игорь, с разрешения продюсера, который, видимо, знал о телевидении не больше нас, всю программу интервьюировал бизнесмена Хантингтона Хартфорда, пока Бинг Кросби, Боб Хоуп и другие знаменитости ждали в кулисах. Своего выхода в студию в тот день они так и не дождались.

Шоу Игоря начало выходить на канале NBC, потом переехало на DuMont, а потом его и вовсе закрыли. Возможно, шоу могли бы реанимировать, если бы не моя роковая ошибка. Я был в Калифорнии, навещая Джин, что случалось все реже и реже, когда мне позвонил Игорь: «Слушай, у нас появился шанс. Несмотря на неважные рейтинги, нами заинтересовался новый спонсор, очень влиятельный австриец, владелец большой косметической компании. Он хочет встретиться с нами. Когда ты возвращаешься?»

Мы договорились о встрече в следующую среду. Я прилетел во вторник вечером и, по своему обычаю, сразу же отправился в «Эль Морокко». Там меня ожидали мой любимый столик у длинного дивана вдоль стены и свидание с девушкой. Рядом с нами сидела рыжеволосая красотка со своим спутником, маленьким человечком с моноклем в глазу и остроконечной головой. Где-то в середине вечера я вернулся с танцпола и случайно сел на меховую накидку соседки. Ее спутник вытащил накидку из-под меня и сказал: «Вы что, не видите, что уселись на меха моей жены?»

«О, я прошу прощения».

«Да уж, вам следует просить прощения, — продолжил он агрессивно. — Это вопиющая бестактность».

«Послушайте, сэр, я же извинился. На этом считаю инцидент исчерпанным. Так что прекратите на меня наезжать, или я вытру вами пол».

Конечно же, этот тип оказался не кем иным, как нашим потенциальным спонсором, владельцем Evyan Perfumes. Его интерес к проекту заметно снизился, когда на следующее утро он увидел меня на запланированной встрече. Я постарался обратить все в шутку, но он моего юмора не оценил. Игорь некоторое время подумывал о братоубийстве, но потом остыл.

* * *

Светская жизнь в Нью-Йорке в начале 1950-х не слишком отличалась от той, что была в 1930-е. Те же «Эль Морокко» и «Сторк», дебютантки и постдебютантки. Даже фамилии у светских персонажей были те же — Биллингсли, Перона, Уинчеллы. А вот я изменился. Дело касалось прежде всего моего социального положения, которое стало полной противоположностью 1930-м — теперь у меня были деньги на развлечения, но катастрофически не хватало времени. Статус мой был по-прежнему высок как среди завсегдатаев модных клубов, так и среди осколков настоящего высшего общества — потомков «отцов-пилигримов», приплывших на «Мейфлауэр»[149], и выходцев из семей промышленников XIX века с поместьями в Коннектикуте и на северном берегу Лонг-Айленда. Многие из них были моими партнерами по поло в Форт-Райли.