От Голливуда до Белого дома

Его одержимость нарядами — а он и в женских неплохо разбирался — подтолкнула меня к странному и непродуманному решению: я взял его на работу в качестве советника и пресс-атташе. Идея вообще-то была не моя. Мне предложил это Нино ЛоСавио, популярный в Нью-Йорке светский персонаж, с которым мы были знакомы еще с 1930-х. «Морису надо чем-то заняться и зарабатывать на жизнь после развода».

Босдари проработал на меня около года, хотя слово «проработал» тут не очень подходит. Он просто присутствовал в офисе и тушевался, когда я просил его сделать что-то конкретное. «Морис, — говорил ему я, — ты же дружишь с миссис Вриланд[154]. Почему бы тебе не пригласить ее посмотреть нашу коллекцию?»

Он всячески отнекивался. Ему, дескать, неудобно. Использовать друзей — это моветон. «Merde (дерьмо — фр.)! — воскликнул я. — Ты здесь работаешь. Это Седьмая авеню, а не двор Людовика Шестнадцатого!»

Он все-таки привел миссис Вриланд. Мы устроили для нее специальный показ, на котором присутствовали только мы втроем и шесть манекенщиц. После показа она сказала: «Морис, это хорошая коллекция, не правда ли? Что ты думаешь?»

Босдари немного помолчал, а потом произнес: «Ну, там был один пояс, зеленый с лиловым на красном платье. Вот он неплохой».

Когда миссис Вриланд ушла, мы поговорили с Босдари тет-а-тет. «Морис, — сказал ему я, — твой энтузиазм в отношении коллекции просто потрясает. Мы показали девяносто моделей, а ты нашел интересным только один пояс? У меня теперь точно такой же уровень энтузиазма в отношении нашей совместной работы».

Миссис Вриланд некоторое время спустя попросила меня отшить несколько платьев из коллекции в зеленом цвете, и их сняли для журнала. Босдари, этот случайно занесенный в ХХ век гость из прошлого, уехал в Италию и провел остаток жизни вдали от света.

Мы с Джин к тому времени были женаты уже десять лет, ну, до некоторой степени женаты, потому что последние пять мы провели в постоянных расставаниях и примирениях, и некоторые наши воссоединения были совершенно удивительными. Так, в 1951 году Джин решила, что единственной надеждой спасти наш брак была жизнь обычной супружеской четы из пригорода. Мы обосновались в графстве Фэрфилд, штат Коннектикут, по соседству с ее сестрой Пэт и братом Бутчем и попытались расслабиться. Джин получила возможность играть свою любимую роль счастливой жены успешного бизнесмена. Но этой игры хватило ненадолго: ежедневные поездки в город были не для меня. После железной дороги, когда поезд прибывал на Центральный вокзал Нью-Йорка, мои мозги были скручены в крендель. Такой распорядок мне не подходил, потому что убивал все творческие импульсы. Да и Джин, несмотря на самые лучшие намерения, тоже тяготилась этим ритмом жизни. Она была кинозвездой, и, хотя ей нравились домашние хлопоты, перспектива посвятить жизнь только кулинарным рецептам и реставрации мебели не слишком ее вдохновляла. Я понимал, что она хочет обрести все более недостижимый душевный покой, и на какое-то время дал себя уговорить.

Но в конце концов я взбунтовался. Джин собиралась в Аргентину сниматься в картине «Путь гаучо» с Рори Кэлхуном. Съемки должны были продлиться три месяца начиная с декабря 1951 года. Она настаивала, чтобы я ее сопровождал, несмотря на то что я готовил весеннюю коллекцию.

«Я не поеду, — сказал я ей, — и тебе не советую. Это глупый фильм, и тебе, как актрисе, он славы не прибавит».

«Если ты не поедешь, я с тобой разведусь».

«Это твое решение, — ответил я. — Я не еду».

Я не поехал, и мы развелись. Из Аргентины Джин бомбардировала меня отчаянными звонками и длинными, пугающе-бессвязными письмами. Она считала всех своими врагами: режиссера, партнера по фильму, даже парикмахер, по ее мнению, участвовал в заговоре. Я чувствовал, что с ней что-то происходит, и даже в какой-то момент хотел уступить ей, все бросить и поехать в Аргентину. Но я понимал, что если поеду, то мне придется оставить свой бизнес, а приоритеты в нашем браке навсегда уложатся в эту схему. Писем я писать не любил, но тогда написал ей: прошу меня простить, но я остаюсь в Нью-Йорке, чтобы работать.

В Калифорнию она вернулась в феврале 1952 года и сразу подала на развод. В суде она заявила, что я швырнул в нее горячей ложкой. Я не знаю, где и когда это случилось или как нагрелась ложка — на суде я не присутствовал и эти показания не оспаривал. (Джин в зале суда была вместе с Фрэн Старк, обе в платьях от Кассини.) Когда мне начали звонить обозреватели светской хроники, чтобы узнать «мою позицию», я заявил им: «Никакой позиции у меня нет. Все это очень печально. О Джин я ничего плохого сказать не могу. Надеюсь, что, несмотря на развод, мы останемся друзьями». Я также добавил, что ложка была не очень горячей.