От Голливуда до Белого дома

По пути во Францию Грейс остановилась в Нью-Йорке, и мы с ней встретились. Теперь вокруг нее постоянно крутились фотографы. Нас сфотографировали вместе, подтверждая тем самым в газетах мой статус «главного мужчины в ее жизни». Все, что мне оставалось, — это воплотить его в реальность.

«Знаешь, — сказал я ей в тот вечер, — завтра я полечу вместе с тобой». «В самом деле? — откликнулась она. — Но я ведь буду очень занята».

«Конечно, — согласился я. — Но я полечу только на уик-энд».

Надо понимать, что этот разговор происходил в то время, когда трансатлантические перелеты были еще в новинку, и сама концепция полета в Европу только на уик-энд тоже казалась новинкой (на самом деле я собирался задержаться в Европе столько, сколько понадобится, чтобы достичь своей цели).

Мое намерение произвело на Грейс впечатление. «Ты отправишься со мной в Канны всего на один уик-энд?»

«А почему бы и нет?» — ответил я небрежно, чтобы она подумала, что для меня это самая обычная вещь.

Но, к моему ужасу, когда я наутро приехал в аэропорт, я обнаружил, что позаботился обо всем, кроме одной вещи — паспорта. Срок его действия истек. Романтический момент был упущен; казалось, этим препятствиям не будет конца. Я поручил Грейс заботам моего приятеля Барни Страуса, который летел тем же рейсом. Позже она мне рассказала, что на протяжении всего полета он пытался назначить ей свидание.

Мне удалось продлить срок действия паспорта и прилететь в Париж на следующие выходные. Оттуда я позвонил Грейс и сообщил, что еду к ней.

«Ты все-таки прилетел на уик-энд», — сказала она.

«Как и обещал, только на неделю позже».

«Мы можем сегодня вместе поужинать», — сказала мне она.

Ранним вечером я приехал в отель «Карлтон» в Каннах и успел принять ванну и переодеться в то, что считал подходящим для здешнего климата: шелковую рубашку с расстегнутым воротом, брюки и пиджак. Я позвонил ей и договорился встретиться в вестибюле отеля.

Она вышла из лифта и устремилась ко мне, но вдруг остановилась. «Где твой галстук?» — спросила она.

Я бросил все дела, примчался через океан в Париж, потом поездом в Канны, и вот как она меня встречает.

«Галстук? — переспросил я, думая, что ослышался. — В Каннах галстук не нужен».

«Но мне бы хотелось, чтобы ты его надел».

«Хорошо, раз ты на этом настаиваешь».

Мы пошли ужинать. В ресторане я был единственным мужчиной в галстуке. Она это заметила, но никак не прокомментировала. Потом она сказала: «У меня хорошие новости. Съемки начнутся только через два дня. Ты можешь немного задержаться».

Я подумал: Она действительно верит, что я приехал только на уик-энд! (На самом деле я пробыл там два месяца, до завершения съемок.)

Я был очень разочарован и размышлял: «Возможно, она и правда сделана изо льда. Она держится так, как будто я просто приехал повидаться с ней из Нью-Йорка в Филадельфию. Это нелепо. Зачем я вообще сюда прилетел?»

^{В Каннах}

В тот вечер мы отправились в казино и танцевали там. Грейс сделала несколько ставок и выиграла, ее ирландское везение не подвело. Мы великолепно поужинали: коктейли «Кир Рояль» в качестве аперитива, затем mousse de trois poisons и turbo poche (мусс из трех видов рыбы и «кармашек из тюрбо» — фаршированная рыба тюрбо), за ними последовал steak au poivre (перечный стейк), который она обожала. Грейс была, что называется, une bonne fourchette, хорошим едоком. На десерт — soufflе́ framboise и petits fours (суфле из малины и птифуры), и все это, как мне помнится, мы запили двумя бутылками «Дом Периньон». И никаких угрызений совести не испытывали. Но никаких романтических авансов она по-прежнему мне не делала. Я принял решение еще раз попытать счастья на следующий день, а уж если снова ничего не выйдет — то так тому и быть.

Я запланировал пикник, упаковал холодную утку и бутылку «Монтраше» 1949 года. Мы отправимся в маленькую уединенную бухту на побережье. На волнах там покачивался привязанный плот, а саму бухту с чистейшей водой окружали живописные скалы. Это было очень романтическое, просто идеальное место для пикника.

Но утром, как я только собрался уходить, мне позвонил портье и сказал, что меня хочет видеть какой-то джентльмен. Это оказался Барни Страус. Его девушка не пришла на свидание, и он срочно нуждался в утешении — по крайней мере, так он выразился. Тут появилась Грейс, он начал с ней болтать и напрашиваться поехать с нами. Я чувствовал себя уже не Казановой, а Сизифом.