От Голливуда до Белого дома

Мне все-таки удалось от него отделаться. И вот мы с Грейс вдвоем на этом плоту под средиземноморским солнцем, и я разыгрываю свой последний гамбит, который на самом деле никаким гамбитом не был. Я сказал ей, что испытываю к ней очень глубокие чувства, поведал о своей жизни, своем прошлом — впервые абсолютно серьезно. «Грейс, — сказал я, — это были долгие и странные отношения. Мы ходили вокруг да около, перемещались по странам и континентам — встречались в Нью-Йорке, Калифорнии, на Ривьере и почти добрались до Южной Америки. Ты была недоступна и упряма, сопротивлялась мне, как я думаю, просто из чувства противоречия… Но пришло время принять решение. Мое упорство и преданность должны убедить тебя в силе моих чувств. Но я устал вечно за тобой гоняться, пора положить этому конец. Мы сейчас совершенно одни на плоту в Средиземном море. Нас согревает солнце, волны тихонько стучат о бревна. Давай отбросим все игры и притворство».

Грейс пристально посмотрела на меня своими голубыми глазами. «Кто вы, мистер Кассини? — спросила она. — Я знаю, что ты необузданный, привлекательный, экстравагантный и очень опасный человек… Но кто ты на самом деле?»

На мгновение я задумался. «Я эстет и ценитель красоты. Я совершил в жизни много ошибок, был инфантильным, несовременным. Романтик — вот кто я на самом деле».

Я говорил это, глядя ей прямо в глаза.

«Поверь, дорогой Олег, одной романтикой в наши дни успеха не добьешься», — сказала она.

«Может быть, я и склонен придавать чувствам чрезмерное значение, — ответил я, — зато моя романтическая натура уберегла меня от вероломного и бесчестного поведения с женщинами. Ты знаешь, что мои чувства к тебе глубоки и искренни. Тебе решать, какими будут наши отношения».

Она промолчала, но по ее взгляду я понял, что одержал победу.

Мы вернулись в отель. Казалось, мы не шли, а парили над землей, завороженные нахлынувшими на нас чувствами. Она пахла гардениями, этим экзотическим и одновременно очень свежим ароматом, и словно светилась полупрозрачным перламутровым блеском. Все в ней было прекрасно, светло и свежо — ее кожа, ее запах, ее волосы. Я был на седьмом небе от счастья, поглощенный исключительностью момента и ее совершенством.

Но торжество мое было недолгим.

Уже на следующий вечер мы с ней серьезно поссорились. Я проводил Грейс до ее номера, но лишь только зашел вместе с ней внутрь, услышал от нее: «Олег, ты не можешь остаться. Всему есть свое время: любви, работе, дружбе. Завтра начинается рабочая неделя. Мне нужно выучить текст и выспаться. На тебя у меня сегодня больше нет времени».

«Что значит „у тебя нет времени“? — спросил я, уязвленный и потрясенный ее словами. — Это просто смешно! Ты ведешь себя, как ребенок!»

«Знаешь, — сказала она, — я ведь могу позвонить менеджеру и сказать, что ты мешаешь мне спать. Тогда тебя выставят из отеля».

«Ты действительно готова это сделать? Видно, правду про тебя говорят — ты сделана из камня».

«Нет, этого я не сделаю, — ответила она. — Но я не могу допустить, чтобы моей работе мешали. Даже мужчине, за которого я выйду замуж, придется с этим мириться».

В крайней степени раздражения я вернулся к себе в номер и стал собирать вещи. За эту ночь я, наверное, раз пять собирал чемодан и снова его распаковывал. В какой-то момент я написал записку, где мелодраматически объявил о том, что ухожу из ее жизни. Записку я подсунул ей под дверь… а потом передумал. Я вернулся к ее номеру и забрал записку. Для этого мне пришлось встать в коридоре на четвереньки, и через щель под дверью ухватить записку за уголок, что удалось не сразу. При этом я думал: Она умудрилась превратить тебя в обезьяну. Она — не мое завоевание, а завоевательница. Не будь дураком. Веди себя естественно, как будто ничего не произошло, — говорил я себе.

Следующим утром шел дождь. Съемки отменили, так что мы с Грейс пошли на ланч. «Как ты думаешь, скоро вы начнете снимать? — спросил я ее. — Потому что я хотел уехать из города на время».

«Очень хорошо», — ответила она.

«Кстати, я вчера вел себя глупо и напрасно рассердился, потому что не понял, что ты просто шутила, сказав, что не хочешь провести вечер вместе, — бросил я небрежно. — Мне надо привыкнуть к твоему чувству юмора».