И поэтому, когда меня приняли в Православную Церковь, я был счастлив, и я был готов быть просто мирянином, в то время. Прямо такое решение было у меня абсолютно. У меня все равно была профессия — я фотограф, и я думаю: «я буду просто заниматься фотографией». И такое спокойствие наступило в нашей семье, мир такой. Моя жена до сих пор вспоминает. Говорит: «может быть, лучше стоило оставаться фотографом?»
Вот это вот понимание, что ты в Церкви, оно дороже всего. И сейчас я смотрю на ряд людей, которые уже стали православными, и я вижу, насколько они ценят Церковь. И знаете, абсолютно неважно, что там. Может, мачта подгнила, иди доска где-то выломалась. Или еще какие-то проблемы. Это все такие пустяки. Вот для протестанта, который перешел в Православную Церковь, это все ерунда. Какие-то церковные политики, где-то кто-то, где-то что-то, какие-то слухи, какие-то брожения в Церкви, которые для просто православного человека, может быть, существенны. Какие-то расколы даже кто-то пытается делать, за что-то бороться, знамя какое-то поднимать. То для нас это было вообще все равно.
Нам неважно, какая Церковь. Мы понимаем, что идеального ничего быть не может, потому что мы все люди. Поэтому, это такой важный момент. Что получает протестант? Он получает Церковь.
Второй момент, это уже момент священства. Потому что те люди, которые были пасторами и служили… То есть, кто такой пастор? Протестантский пастор. Это же человек по сути своей зачастую абсолютно бескорыстный. Который пожертвовал практически всем для того, чтобы проповедовать людям Евангелие.
То есть, в общем-то, все мотивы у пасторов протестантских, они такие, хорошие, правильные. Но он оказался опять не там. И у него нет никаких инструментов, чтобы спасти людей. И уже когда я стал священником, прошло какое-то время, мне задали такой вопрос однажды:
— Чем отличается служение пастора от служения священника?
Я сказал:
— Тем, что священник может не только говорить о чем-то. Он может это и сделать.
То есть, речь идет о Таинствах. То есть, если пастор может только говорить о том, что: давайте откажемся от греха, давайте бросим это, то священник может поисповедовать. И это настолько удивительное действие. Я понимаю православных людей. Есть такая поговорка, что когда человек живет постоянно среди гор, он перестает замечать эту красоту.
Когда православные люди постоянно живут в таком мире, для них это нормально. Это обычная вещь. А для протестанта, который пришел в Православие, для него это настолько остро так зажигается, ярко: «исповедь? Ничего себе! Как замечательно!» И даже до сих пор — я исповедую кого-нибудь из священников, из наших, он говорит: «Господи, как замечательно, что есть исповедь! Есть это Таинство! Вообще, что оно существует!»
И все остальное тоже. Крещение, венчание… Что делает пастор? Он просто благословил там, помолился как мог за брачующихся. А здесь целое Таинство. И, конечно же, если мы касаемся непосредственно Таинства Причастия Тела и Крови Господа, когда мы можем прикоснуться не просто к символам, не к чему-то там «около», не к книгам, а непосредственно к Христу, если об этом думать серьезно, размышлять, то это просто выносит нас в такие мысли невероятные.
В такой, я бы даже, может быть, сказал в восторг неописуемый, что слезы начинают течь. Потому что ты даже не можешь до конца понять, что Сам Бог дает тебе Тело и Кровь. Чтобы ты вкушал и становился причастником Его Естества. Как это? Это невероятно! И это есть в Церкви, вот оно, существует столько лет, а мы где-то ходили там, да, и этого ничего не имели. Это страшно.
Поэтому, это второй момент того, что получает протестант, который, скажем, уже стал служителем, уже ставший священником.
И лингвисты, они, конечно, могут определить. Если человек говорит, и эта речь записана, они могут определить: язык это или не язык. Имеет ли это структуру языка. И были записаны в разных общинах, на разных территориях, вот, по-моему, пять или семь было образцов таких было собрано. И когда лингвисты посмотрели, они сказали, что это не язык. Это вообще не язык. Это просто цикличное повторение одних и тех же фраз. Звуков, фраз.