От литеры до литературы. Как письменное слово формирует мир, личности, историю

Как правило, колониальные державы, пытаясь оправдать свои действия, утверждали, что европейские колонисты несут цивилизацию в другие части света. Этим подразумевалось снисходительное отношение к уровню развития местных культур со стороны ориенталистов, которые изучали их[558]. Тут-то и оказалось, что «провинциальность» Гёте, поселившегося в тихом Веймаре, имеет свои преимущества. Герцогство Саксен-Веймарское не было причастно к империализму: ни одно из множества мелких и средних немецких государств не имело колоний. Это означало, что Гёте мог косвенным образом получать выгоды от чужого империализма, не приобщаясь к опыту угнетения других культур и не обретая ложного чувства превосходства, которое часто порождалось этим опытом.

Гёте, читавший на доброй дюжине языков и неплохо освоивший арабский язык уже в немолодом возрасте[559], признавал также, что всемирная литература зависит от кропотливой и низкооплачиваемой работы переводчиков и что располагается она в одном секторе рынка с бесперспективными побочными продуктами европейского империализма, который доставлял литературу из отдаленных уголков мира наряду с сырьем, изделиями кустарного промысла и другими товарами, и делал ее доступной для покупателя. Представление Гёте, согласно которому всемирная литература базируется на глобальном рынке литературы, питаемом переводческой деятельностью, не теряет своей актуальности и сегодня.

В ПОИСКЕ КОРНЕЙ

1787 Г., СИЦИЛИЯ

В 1786 г. Гёте, словно устав от безмятежной жизни в Веймаре, решил на время забыть о провинциальной рутине и посмотреть мир. Не поставив в известность никого, кроме герцога и его дворецкого, он сел в почтовую карету и отправился в Италию. Решив, что именно в этом путешествии должно было сформироваться его представление о всемирной литературе, я решил отправиться по его следам вплоть до Сицилии, где поездка завершилась.

Я всегда восхищался писателями-путешественниками: движимые любопытством и отвагой, они стремятся вперед и отражают в своих записках целые миры. Я же, хотя изрядно поездил по миру в процессе работы над этой книгой, никогда не ощущал себя настоящим писателем-путешественником – в основном потому, что постоянно опаздывал: в тех местах, куда я попадал, кто-то уже побывал до меня. И не только побывал, но и описал их. Мне оставалось лишь пройти той же дорогой, представляя себе, как могло бы выглядеть настоящее путешествие писателя. (Допускаю, что и писатели-путешественники прежних времен испытывали сходные чувства.)

Гёте добрался до Сицилии не без приключений. Корабль, на котором он покинул Неаполь, сбился с курса из-за шторма, а писатель страдал морской болезнью. Но, сойдя на землю в Палермо, он сразу понял, что попал именно туда, куда следовало: Сицилия, как он отметил в путевом дневнике, обещала дать ответы на многие из его вопросов[560]. Хотя, пожалуй, это был не столько дневник, а нечто, предвосхитившее современные блоги. Гёте периодически отправлял оставшимся дома друзьям пространные письма, которыми те делились между собой. Письма сопровождались рисунками – для этого он нанял живописца, который ездил вместе с ним и зарисовывал все, что хотелось запомнить. По возвращении Гёте скомпилировал свои письма и зарисовки и издал собрание путевых заметок. «Итальянское путешествие» стало одной из самых очаровательных его книг.

Запасшись путевыми заметками Гёте, предусмотрительно скачанными с сайта Project Gutenberg («Проект “Гутенберг”»), сетевой платформы, совершенно законно открывающей желающим бесплатный доступ к литературе, я следовал за Гёте по острову, начиная с Палермо, и искал то, что могло бы сыграть роль в пробуждении у Гёте интереса ко всемирной литературе.

К своему удивлению, я узнал, что Гёте по приезде едва ли не сразу отправился в ботанический сад. У него была давняя навязчивая идея: он мечтал «обнаружить прарастение», растение Адама и Евы, от которого, по его убеждению, должны были произойти все остальные. Гёте отказался принять классификацию, которую шведский ботаник Карл Линней разработал, исходя из тонких различий между типами растений, и пытался проследить происхождение всех растений от единственного прародителя. Почему мы считаем растение растением? – спрашивал он и отвечал: потому что у нас имеется представление о том, что такое растение, в чем проявляется принадлежность к растительному миру. Именно в поисках прарастения Гёте часами гулял в ботаническом саду Палермо, рассматривая экспонаты и сравнивая их между собой.

Когда я задумался об этой странной одержимости, у меня возник еще один вопрос: не была ли литературная экспедиция Гёте на Сицилию сродни его поискам изначального растения, не была ли это попытка охватить всю систему, при которой отдельные литературные произведения представлялись бы частями одного целого?