От литеры до литературы. Как письменное слово формирует мир, личности, историю

На обратном пути в гостиницу я, разглядывая карту, увидел там улицу под названием Via Goethe и конечно же сразу направился туда. Via Goethe располагалась в новой части города и протянулась всего на несколько непритязательных кварталов. Гёте вовсе не здесь останавливался во время своего путешествия и, вероятно, вообще не был в этом районе, но мне улица понравилась. Здесь имелось все, что может понадобиться жителю современного Палермо: кофейня, сэндвичи, копировальная мастерская, магазин бытовой техники и, что важнее всего, стоянка для мопедов. Пиццерия «Гёте» выглядела непрезентабельно и была к тому же закрыта, зато нашлась очаровательная столярная мастерская, возле которой на улице были разбросаны старые доски и даже какие-то инструменты. Нашлась даже vetreria[561] «Гёте», где продавали всякий китч. Расспрашивая владельцев, я выяснил, что никто из них ничего не знает о писателе. Свои заведения они назвали в честь улицы, а не человека.

Я сдал грязную одежду в прачечную «Гёте» и, пока ожидал, задался еще одним вопросом: как писатель обходился со стиркой? Пробежав его путевой дневник, я нашел мало упоминаний об одежде. Гёте расставался со своим северным одеянием – в первую очередь кожаными сапогами – и пробовал местные наряды. Одновременно его облик делался до экстравагантности немецким, как, например, на известном портрете, где он изображен в немецкой шляпе, задрапированный в длинный белый дорожный плащ, из-под откинутой полы которого игриво выставлена прямо на зрителя нога в кюлотах, чулке и туфле. Картина под названием «Гёте в Римской Кампанье» в наши дни украшает многие из книг писателя. Из немногих фраз, посвященных этому портрету в путевых заметках Гёте, создается впечатление, будто вся композиция, в том числе и одежда, была изобретена живописцем. Однако между строк можно вычитать, что наряд весьма понравился и самому писателю. Это, казалось, тоже отражало его установившуюся взаимосвязь с всемирной литературой, которая позволила ему вселяться в другие культуры, одновременно открывая заново свою собственную.

Дожидаясь своих постиранных вещей (мне так и не удалось найти никакой информации о том, кто же стирал для великого писателя), я дошел до мысли, что Гёте путешествовал примерно с той же целью, что и я: он так же надеялся, что поездки на Сицилию помогут сформировать его видение литературы. Он купил издания Одиссеи на немецком и греческом языках, зная, что из всех мест, которые ему когда-либо удастся посетить, Сицилия окажется ближе всего к истокам греческой Античности, ибо реальная Греция слишком уж далека. На Сицилии Гёте вообразил, что находится на земле Гомера. «Лучшего комментария к Одиссее, чем все это живое окружение, и быть не может»[562], – с восторгом написал он в своем дневнике. Тогда-то меня и осенила догадка, что Гёте действительно прибыл на Сицилию в поисках того, кого он считал прародителем всех порождений литературы, эквивалентом прародителя всех растений: Гомера.

Иоганн Генрих Вильгельм Тишбейн. Гёте в Римской Кампанье. 1787 г.

Мысль Гёте о том, что Сицилия – часть мира Гомера, не была совсем уж неправдоподобной, поскольку это была греческая колония. Одиссея во многих отношениях является ранним примером литературы путешествий; вероятно, именно поэтому Гёте так интересовался этой поэмой во время своего пребывания на Сицилии (и поэтому я, двигавшийся по следам Гёте и Одиссея, обратил на это внимание). Но мог ли Одиссей действительно побывать на Сицилии?

Маршрут путешествия Одиссея горячо обсуждается с античной эпохи. Оно началось в Трое, но во времена Гёте никто не знал, где на самом деле находился легендарный город. Только в конце XIX в., спустя несколько десятков лет после смерти писателя, Генрих Шлиман, немецко-американский археолог-любитель, сделавший большое состояние сначала на торговых операциях в России, а затем на калифорнийской золотой лихорадке, отыщет древнюю Трою на западном побережье Турции[563]. Я своими глазами видел огромную траншею, прорытую Шлиманом в склоне холма. Да, он нашел древние руины и сокровища, но при этом устроил в Трое такой хаос, что археологи до сих пор не могут свести концы с концами.

Благодаря траншее Шлимана мы теперь точно знаем, где началась Одиссея. Но, как только Одиссей отчаливает от троянского берега, мы вместе с ним попадаем в фантастический мир, где обитают морские чудовища Сцилла и Харибда, сирены, волшебница Цирцея, где живут на острове одноглазые великаны-циклопы. Ничего этого на реальной карте нет.