От литеры до литературы. Как письменное слово формирует мир, личности, историю

Маркс и Энгельс выковали замечательный текст, вложив в него все достижения литературы за время ее существования. У фундаментальных текстов «Манифест» научился излагать историю сотворения, у наставнической литературы – обращаться ко всем людям, а не только к представителям одной нации, у квазисвященных исторических текстов, наподобие Декларации независимости, – создавать новую политическую действительность, у Гёте – понимать динамику мировой литературы.

«Манифест Коммунистической партии» вырвался на авансцену мировой истории вследствие российской революции, но падение Советского Союза нанесло сильный ущерб его престижу. Сегодня его, как и в 1850–1860-х гг., снова считают устаревшим. В прошлом «Манифесту» удалось приноровиться к новым политическим фактам и выйти из сумрака. Даже в наши дни он находит читателей, которые чувствуют, что этот текст предсказал наше современное неприятие глобализации. Как бы то ни было, несомненно, что «Манифест Коммунистической партии» через несколько десятков лет после своего появления стал одним из самых влиятельных текстов современной эпохи. За первые четыре тысячи лет существования литературы очень немногие тексты могли столь же эффективно формировать историю.

Глава 13 Ахматова и Солженицын: «Антисоветская литература» [607]

ОКОЛО 1935 Г., ЛЕНИНГРАД

Первое время русская поэтесса Анна Ахматова работала над стихами обычным способом. Она писала их от руки, нанося строки на бумагу, а потом вносила исправления и, возможно, читала написанное вслух, чтобы понять, хорошо ли они звучат. Затем она переписывала их набело и отправляла в редакцию журнала, а когда у нее складывался целый цикл стихотворений, обращалась к издателю для публикации книги. До Первой мировой войны она издала таким образом несколько сборников, заслуживших благосклонность публики. Она обрела громкую славу в России, когда ей было всего лишь двадцать с небольшим лет. Прекрасная фигура, длинные шали, черные волосы и манеры, выдававшие аристократическое происхождение… В Париже Ахматова познакомилась с Амедео Модильяни, живописцем, которому предсказывали большое будущее, и он влюбился в нее[608]. Модильяни сделал несколько графических и живописных портретов молодой Ахматовой, передавших изящество и своеобразие облика поэтессы, которую вскоре назовут русской Сапфо[609].

Ахматова сохранила один из рисунков Модильяни и поместила его на почетное место над своей кроватью[610], хотя эпоха ее парижского триумфа давно осталась в прошлом. Но в середине 1930-х, работая над новым стихотворением, она думала вовсе не о его публикации: государство просто не позволяло ей публиковаться. С тех пор как Мартин Лютер продемонстрировал возможности книгопечатания в политической борьбе, власти искали пути для управления издателями и авторами. Несколько веков назад ввели порядок королевского дозволения для публикации книг, с которым пришлось столкнуться, в частности, Сервантесу и его современникам. Но этот порядок можно было обойти, что показал, в частности, опыт Франклина, издавшего Библию без всякого разрешения. Можно было напечатать книгу за границей и ввезти контрабандой на территорию, где она запрещена цензурой, как поступили Маркс и Энгельс. Лишь в XX в. удалось взять под контроль печать в пределах целых государств – по крайней мере, некоторых. Тоталитарные государства с централизованной властью, такие как Советский Союз и нацистская Германия, не только контролировали оборот оружия и движение трудовых ресурсов, но и обладали большим бюрократическим аппаратом, постоянно надзиравшим за гражданами. На них составлялись, обрабатывались и хранились бесчисленные досье. Бюрократия, развивавшаяся на протяжении пяти тысяч лет, с изобретением письменности сделалась всеобъемлющей силой. Анна Ахматова никогда не участвовала в политической деятельности, и все же в ее надзорном деле насчитывалось около девятисот страниц[611].

Даже зная, что государство не позволит ее стихам появиться в печати, Ахматова в эти опасные времена не бросила писать их. После убийства в 1934 г. видного партийного функционера Кирова аресты и казни стали повседневным явлением[612]. От неблагосклонного внимания Генриха Ягоды, главы тайной полиции, арестовывавшей потенциальных конкурентов Сталина, его былых соратников, любого, заподозренного в инакомыслии или просто оказавшегося в неподходящее время в неподходящем месте, не был застрахован никто. Ягода пытками вынуждал заключенных сознаваться на суде в приписываемых им преступлениях[613], что способствовало распространению страха в народе. Когда же арестовали самого Ягоду, народ стал бояться еще сильнее: если даже начальник тайной полиции пострадал, как простой смертный, остальным и вовсе не на что надеяться. Ягоду сразу же сменил еще более ужасающий Николай Ежов, который осуществил самый кровавый этап Большой чистки – и сам последовал за своим предшественником.