Миры этих вымышленных историй могут управляться самыми различными законами, то фантастическими, то обыденными, могут происходить в глубоком прошлом, в дальних краях мира или в знакомое слушателям время и вблизи от дома. Воображение и язык позволяют создавать сцены, отличающиеся от того, что мы видим собственными глазами, строить миры при помощи слов. Шахразада, оказавшаяся непревзойденной мастерицей этого дела, вела царя и свою сестру от сюжета к сюжету, от героя к герою, от мира к миру. В этой вымышленной вселенной любой встречный связан с какой-то историей, зачастую полной чудес и невероятных поворотов; нищий может быть царем по рождению, и даже у простого носильщика может найтись что-нибудь, что позволит сказать: сколько людей, столько сюжетов.
Сказительство предшествовало литературе, а затем долгое время существовало вне ее поля. Сказания излагались устно профессиональными рассказчиками или любителями, только в редких случаях проникая в высокомерный литературный мир. Но постепенно для все большего количества популярных историй находились грамотеи, желавшие сохранить их и собрать в обширные подборки. Эти рассказы не пользовались таким почетом, как Священное Писание, не отличались утонченностью «Повести о Гэндзи» и предназначались для продажи на рынке. Да, им случалось попадать и в библиотеки[344]
, но основная их аудитория состояла из торговцев (способных прочувствовать описание багдадского рынка, приведенное в «Рассказе о носильщике и трех девушках»).Перечитывая рамочный рассказ о Шахразаде и царе, я понял, что описание изобретательной сказительницы было на самом деле описанием вдумчивой читательницы. Отец, сам того не зная, подготовил девушку к взятой ею на себя задаче, когда допустил ее в свою библиотеку. В детстве и юности Шахразада целыми днями усваивала все, что было в библиотеке, от литературы до истории и философии; даже медицинские трактаты не избегали ее внимания. Она заслуженно считалась чрезвычайно ученой и начитанной, героиней книжного знания, обителью которой должна бы быть библиотека, а не царское ложе, – пока она не сумела объединить то и другое, превратив ложе в помост сказительницы.
Чтобы отыскать истоки происхождения «Тысячи и одной ночи», необходимо было узнать, кто придумал Шахразаду. Ответ скрывался в ее функции, в том, что она выступала составительницей этого свода сказок. Шахразада не только рассказывала их, но и отбирала, редактировала, приспосабливала к ситуации, в которой оказалась, встретившись с обезумевшим от гнева царем. Этим она напоминала книжников, которые выбирали, редактировали и совмещали с другими повествования, дошедшие с разных концов света, записывали их и включали в тот или иной сборник. Я стал воспринимать Шахразаду как персонификацию этих книжников и их представление о себе, которое они вписывали в историю. Шахразада полновластно распоряжалась этими сказаниями, она была царицей книжников.
Выдумав Шахразаду как наиболее привлекательный обобщенный образ самих себя, книжники, составившие для нас «Тысячу и одну ночь», изобрели могучий инструмент, который мы теперь называем
В конце концов Шахразада добилась своей цели. Рассказанные ею истории избавили царя от губительной ненависти ко всем женщинам и снова научили быть хорошим мужем и мудрым правителем. Таково счастливое завершение незабываемого обрамляющего сюжета некоторых версий «Тысячи и одной ночи»: царь исцелился, отказался от мести и женился на Шахразаде, поселившейся у него со всей своей библиотекой. Ее сестре, которая терпеливо просила новых сказок, достался в мужья брат царя.