От литеры до литературы. Как письменное слово формирует мир, личности, историю

Когда же настало время расставаться, джинн подарил Альфу летучую машину, сделанную из лучшей бумаги. “Она лучше ковра-самолета, потому что очень легка. Только будь осторожен и не порви ее”, – предупредил джинн. Альф осторожно ступил на бумажный ковер и стал летать на нем куда хотел – даже в Каир и Дамаск, – везде обретая поклонников. Неподвластный возрасту, он много столетий вел такую жизнь, пока его вновь не охватило беспокойство и он не отправился на своем бумажном ковре за море, в Европу. Первым Альфа приветствовал восторженный француз, научивший его своему языку. В Англии он свел компанию с британским путешественником, отличавшимся неопределенными сексуальными наклонностями. Несмотря на эту сомнительную компанию, Альфа вскоре стали с восторгом принимать по всей Европе.

Чем большую известность он получал, тем больше народу интересовалось: кто ты? откуда ты? Поиски происхождения Альфа стали навязчивой идеей. Чтобы исследовать его, ученые являлись из самых дальних мест и подчас весьма невежливо обращались с этим загадочным существом. Кто-то утверждал, что оно имело арабское происхождение; другие отмечали его персидское имя; третьи подозревали индийскую кровь. Со своей бесцеремонностью они могли в любой миг разорвать в клочья хрупкую бумажную машину. В конце концов Альф рассердился и воскликнул: “Хватит! Неужели вы не понимаете, что я – сирота? Тот, кто ищет моих родителей, найдет только себя. Я – потомок ваших собственных мечтаний и сетований. Примите меня как часть своего собственного ‘я’ или отвяжитесь от меня вовсе». И, починив свой бумажный ковер, загадочное существо улетело”.

Проснувшись, я истолковал свой сон как предупреждение против бесплодных поисков происхождения «Тысячи и одной ночи». Совершенно ясно, что я задавал не те вопросы. Вновь и вновь возвращаясь мыслями к сновидению, я вообразил, что Шахразада говорила кое-что еще. Я опять вернулся к самому старинному отрывку из собрания сказок, тому, на котором стряпчий написал черновик документа, и понял, что я пропустил самый важный ключ, который не относится к рамочному сюжету о Шахразаде.

Самым важным ключом был тот факт, что принадлежавший стряпчему отрывок из «Тысячи и одной ночи» был наидревнейшим свидетельством существования бумажной книги в арабском мире. Вместо происхождения мне следовало искать технологию – в данном случае бумагу, – снабдившую эти истории крыльями, на которых те могли летать из Индии в Персию и из Багдада в Каир, как будто несомые волшебным всемогущим джинном.

АРАБСКИЙ СЛЕД БУМАГИ

Родившееся в Китае искусство создания бумаги хранилось в тайне несколько сотен лет, однако успело за это время весьма сильно повлиять на общество, например многократно ускорив распространение буддистских сутр. Бумага была намного более гладкой, чем все остальные писчие материалы, но хорошо впитывала чернила; это обеспечивало неслыханную точность при письме, что привело к расцвету каллиграфии.

Благодаря тесным культурным связям с Китаем Корея и Япония имели преимущественный доступ ко многим его секретам, в том числе смогли довольно рано научиться делать бумагу (что нашло отражение в «Повести о Гэндзи»). Западные соседи Китая видели и могли купить этот на диво тонкий и легкий писчий материал, но не знали, как его делать. Тайна бумагоделания охранялась присягой. Несколько веков секрет бумажного производства существовал исключительно в китайской культурной сфере[350].