От литеры до литературы. Как письменное слово формирует мир, личности, историю

Через какое-то время рамочные сюжеты превратились в своеобразные магниты, притягивающие к себе одни рассказы и отталкивающие другие. В исходном повествовании от лица Шахразады «Тысяча и одна ночь» охватила те сюжеты, которые говорили о любви и царском достоинстве и имели шанс благотворно повлиять на царя. Рассказы, не подходившие для этой задачи, вероятнее всего, должны были отбрасываться. Обрамление не обязательно полностью управляет всеми сюжетами в своих пределах, но через какое-то время эти структуры стали выполнять роль сортировочного механизма, обеспечивающего форму и своеобразие всего собрания.

«Тысяча и одна ночь» – не единственное и не самое раннее собрание повествований с обрамляющим сюжетом. Один из таких известных сюжетов заимствован из индийской «Гирлянды джатак» (наряду с еще несколькими историями), состоящей из басен о животных, но обрамление придает им совершенно неожиданный поворот: они были рассказаны Буддой. Он использовал их для наставления своих учеников, иллюстрировал рассказами важные положения своей доктрины, помещая в них самого себя. Например, в финале рассказа об утке с золотыми перьями, которую ощипывали догола, Будда сообщил, что именно он сам в предыдущем воплощении был щедрой уткой, страдавшей от людской алчности. Переписчики, составлявшие это собрание, использовали басни о животных как средство для распространения слов Будды. «Гирлянда джатак», один из письменных сводов учения Будды (наряду с сутрами), демонстрирует, насколько сильно соответствующее обрамление может изменять идеи и смысл того, что в ином виде было бы лишь собранием басен о животных.

Будда, казалось бы, отстоял очень далеко от Шахразады, но в Индии, в собрании, составленном другим книжником, у нее все же имелся родственный персонаж – попугай[347]. Как и Шахразада, попугай должен был ночь за ночью занимать вдохновенными сказаниями внимание своей хозяйки[348], хотя и совсем с другой целью: его госпожа во время продолжительного отсутствия супруга стала поглядывать на других мужчин, и преданный попугай старался не допустить ее до прелюбодеяния.

Самый жуткий из рамочных рассказов[349] тоже пришел из Индии. Начинается он с того, что царь по совету странствующего отшельника отправляется на проклятое кладбище, чтобы принести оттуда труп, висевший на дереве недалеко от входа. Когда царь прикоснулся к мертвому телу, оно расхохоталось жутким смехом, и царь понял, что в труп вселился злой дух ветала. Отважный царь сорвал с дерева труп вместе с духом, перекинул через плечо и зашагал прочь. Дух, казалось, был счастлив переехать, и начал, чтобы скрасить путь, рассказывать историю, а потом спросил царя, какая же из нее следует мораль. Но ответ царя не удовлетворил духа, и труп вернулся на то же дерево. Все нужно было начинать сначала.

Это обрамленное собрание входило в «Катхасаритсагару», «Океан сказаний» (дословный перевод названия – «Океан рек повестей»), собрание, составленное кашмирским поэтом-брахманом Сомадевой в XI в. Получив в свое распоряжение так много сюжетов, Сомадева принял единственное разумное решение: он создал свод собраний, в восемнадцать томов которого вошли отдельные собрания, и многие из них имели собственные обрамления. Их Сомадева и связал между собой при помощи единого рамочного сюжета.

Количество историй неизмеримо; они подобны каплям в потоках, образующих океан всех существующих повествований. Писцы-книжники изобрели рамочные сюжеты, чтобы ухватывать отдельные истории, вылавливать их, как рыбешек, из океана историй и располагать их в разнообразных сочетаниях. Книжники сохраняют их, вкладывая их в уста рассказчиков, а те пересказывают их для тех или иных целей: убедить слушателей, развлечь их, отвлечь, научить или просто провести время. Искусно созданные рамки, показаны ли в них мудрые мужчины, храбрые женщины, нахальные попугаи или снисходительные духи, позволяют собрать практически неограниченное число историй, придав им структуру и общий смысл и заставив их взаимодействовать. Такая композиция давала столько возможностей, что авторы более поздних эпох активно использовали ее, сочиняя собственные объединяющие сюжеты и наполняя их собственными историями. Благодаря трудам таких писателей, как Чосер и Боккаччо, она стала одним из популярных методов построения литературных произведений и используется даже в наши дни.

Все это было очень интересно, но я так и не получил ответа на свой вопрос о происхождении «Тысячи и одной ночи». Я продолжал думать об этом и однажды увидел сон, в котором Шахразада рассказывала следующую историю.