От перемены мест слагаемых (СИ)

Жажда уничтожить заклятого врага совершенно захватила Торина. Он не чувствовал усталости — раз за разом прикрываясь щитом, отскакивая, пригибаясь и перекатываясь — ускользая от смертоносных выпадов орка, не ощущал боли, когда несколько раз упал спиной на острые камни, уходя от удара булавой. Яростный рев Азога лишь раззадоривал Торина, заставляя все отчаяннее бросаться вперед и самому наносить удары. Прочная и острая гномья сталь уже оставила на белой коже орка немало сочащихся густой черной кровью порезов.

Очередной резкий выпад Азога едва не стоил Торину головы, но внезапный ответный выпад самого Торина стал для белого орка полной неожиданностью и, поднырнув под смертоносной булавой, Торин Дубощит, наконец, вернулся к тому моменту, на котором они с Азогом распрощались в прошлый раз: снова отрубил предводителю орков руку — ту же самую, но на этот раз по плечо. Обрубок руки и металлический клинок с беспомощным лязгом упали на камни, а сам Азог страшно завыл, рухнул на колени, отбросив свою булаву и отчаянно зажимая рану второй рукой. Торин не стал терять время, но позволил себе торжествующе улыбнуться, прежде чем одним махом снести Азогу Осквернителю голову.

Голова его врага с закатившимися глазами и открытым ртом подлетела в воздух, а затем упала под ноги Торину и покатилась, заставив внука Трора почувствовать, как в груди распускается, распутывается тугой узел давней боли.

— Это за моего деда! — он произнес это едва слышно: не для орка — для себя самого.

И тут же звуки боя обрушились на Торина с новой силой: звон стали, хриплые от боли и ярости взвизги гоблинов, полные страха и растерянности вопли орков, увидевших гибель своего предводителя.

— Торин! — услышал он отчаянный окрик спешащего к нему Двалина и успел пронзить мечом выскочившего откуда-то из общей свары гоблина, прежде чем правую ногу пронзило острой обжигающей болью.

Торин даже не сразу понял, что ранен: чуть выше колена воткнулась стрела — толстая и черная, со странным, незнакомым на вид опереньем. Таких нет ни у орков, ни у гоблинов. Но, подняв затуманившийся вдруг взгляд, Торин увидел, что стрелявший в него все же орк — огромный и страшный, его кожа светло-серая, почти белая, а на одном глазу бельмо. Торин растерянно нахмурился, пытаясь понять, кого ему напоминает этот орк и почему вдруг по телу растекается слабость и такая обжигающая боль. Он смутно осознавал, что ранивший его орк снова накладывает стрелу на тетиву и вскидывает лук, но выстрелить тот не успел, сбитый с ног буквально налетевшим на него Кили.

— …Кили, — хотел позвать Торин, но из горла вырвался лишь сиплый шепот, меч выскользнул из ослабевших рук и упал прямо на торчащую из ноги стрелу, обламывая ее. Наконечник остался внутри, отчего все тело Торина тут же взорвалось жуткой болью, и он почувствовал, как земля, покачнувшись, уходит из-под ног.

Однако упасть он не успел: две пары сильных рук подхватили его и потащили куда-то вперед. Торин смутно, как будто сквозь туман различал знакомую пшеничную шевелюру старшего племянника и черные татуировки на блестящей от пота лысине — Двалин. Балин шел впереди, расчищая дорогу — сильными, меткими ударами расшвыривая в стороны визжащих и орущих гоблинов, рычащих и мечтающих поквитаться за убийство Азога орков. Завершала процессию Бильбо. Серый туман, плывущий перед глазами Торина, мешал четко видеть. Но ему почему-то казалось, что Бильбо бледная, как полотно. Торин чувствовал, как от страха сжимается сердце — неужели ранена? Насколько серьезна рана? Он постарался приподняться, игнорируя боль и слабость, но Фили и Двалин не пустили его. Единственное, что заметил Торин, что Бильбо по-прежнему двигалась очень быстро и четко — ни одного лишнего движения, но при этом Торину казалось, будто вместо былой легкости и игривости, в каждом ее взмахе мечом — холодная, обжигающая ярость. Торин еще успел подумать, что, судя по тому как сражается его прекрасная Взломщица, она, слава Махалу, не ранена, а потом он просто с головой провалился в ставший уже совсем густым и вязким серый туман.

Бильбо шла за процессией, несущей раненого короля к палаткам, и искренне надеялась, что Гэндальф сможет помочь, не допустит, чтобы Торин превратился в призрака, подвластного воле Саурона.

Когда Торин вновь открыл глаза, то увидел прямо над собой обеспокоенное и будто разом постаревшее лицо Гэндальфа. Рядом стояла Бильбо — бледная, на щеке были брызги черной орочьей крови, а обычно полные, нежно-розовые губы так плотно сомкнулись, что тоже побелели. Нога ужасно болела, что было странно, потому что обломок стрелы явно вынули, а рану обработали и перетянули. Торин поднял вопросительный взгляд на Гэндальфа и скорее прочел по губам, чем услышал — слишком уж громко бухала в ушах кровь — «моргульская стрела».