От первого лица

Единственным пригодным для чтения предметом в ней была «Вспомогательная хрестоматия современного японского языка». Делать нечего, я вынул эту книгу и начал перелистывать. Не скажу, что я читаю книги систематически, словно какой-нибудь библиофил, но и без напечатанного текста толком жить не могу. У меня не получается просто спокойно сидеть, ничего не делая: мне бывает необходимо выполнять какие-то действия – листать страницы, прислушиваться к музыке. Если нет книги – беру в руки любое печатное издание, будь то телефонный справочник или инструкция к утюгу с паром. В сравнении с таким «Вспомогательная хрестоматия современного японского языка» – просто великолепное чтиво.

Открывая книгу наугад, я просматривал рассказы и сопроводительные заметки. Попалось несколько произведений иностранных авторов, но в остальном в хрестоматии были представлены известные сочинения современных японских писателей и великих авторов новейшего времени[6]: Рюноскэ Акутагава, Дзюнъитиро Танидзаки, Кобо Абэ. После каждого произведения – большинство, за исключением короткой прозы, печаталось в отрывках – следовало несколько проверочных вопросов, и многие не несли в себе ни малейшего смысла. Бессмысленный – это такой вопрос, на который трудно (или вообще невозможно) верно или неверно ответить. Не уверен, что с ними справились бы и сами составители.

Взять, к примеру, вопрос «Какова позиция автора в отношении войны, описанной в этом произведении?» – или «Когда автор таким образом описывает фазы луны, какую символическую нагрузку это несет?». Такое вот. На эти вопросы можно при желании ответить как угодно. Описание лунных фаз – это описание лунных фаз, и никакой символической нагрузки они в себе не несут. Если так ответишь, вряд ли кто-то сможет утверждать, что ты ошибся. Разумеется, относительно разумных ответов существует сколько угодно, вот только польза от их относительной разумности при изучении литературы оставляет почву для сомнений.

Однако, даже убивая время, я старался найти в уме ответы на подобные вопросы. И часто в голове у меня, где мозг изо дня в день напряженно развивался, стремясь к ментальной независимости, почему-то всплывали ответы, которые хоть и не были относительно разумны, но и ошибочными их ни в коем случае нельзя было считать. Возможно, все дело было в том, что академически в школе я отнюдь не блистал.

Тем временем в гостиную вернулся брат подруги. Волосы у него по-прежнему торчали во все стороны, однако глаза уже сонными не выглядели. Из-за того, что позавтракал? В руке он держал кружку кофе, большую и белую, с германским бипланом времен Первой мировой войны – у таких перед кокпитом два пулемета. Наверное, его личная кружка – я не мог представить, чтоб из такой пила моя подруга.

– Правда не хочешь кофе? – спросил он.

Я покачал головой:

– Нет, благодарю. Правда.

На грудь его свитера местами налипли хлебные крошки, на колени его трико – тоже. Наверное, он очень проголодался, и крошки летели во все стороны, пока он жевал тост. Я представил, как и это могло действовать на нервы моей подруге, всегда такой опрятной. Мне тоже нравилось выглядеть прилично, в этом наши с ней взгляды совпадали.

Брат посмотрел на стену – на сей раз часы там висели. Стрелки показывали примерно половину двенадцатого.

– Что, еще не вернулась? Ну дает. Где и чем это она занимается? – произнес брат.

На этот счет у меня тоже не было мнения.

– Что читаешь? – спросил он, показав на книгу у меня в руках.

– «Вспомогательную хрестоматию современного японского языка».

– Н-да-а, – слегка нахмурившись, протянул он. – И как, интересно?

– Не очень, но больше ничего нет.

– А ну-ка, покажи?

Я передал ему книгу через низкий столик. Не выпуская кружку из левой руки, он взял книгу правой. Не прольет ли он кофе на обложку? Казалось, это вот-вот случится, но нет. Брат с грохотом поставил кружку на стеклянную столешницу, взял книгу обеими руками и принялся листать.

– И что ты там сейчас читал?

– «Зубчатые колеса» Акутагавы. В этой книге они не полностью, только часть.

Он слегка задумался.

– Нет, «Зубчатые колеса» не приходилось. Когда-то читал его «В стране водяных». «Зубчатые колеса» – по-моему, очень мрачная книжка, верно?

– Да. Он написал ее перед самой смертью.

– Акутагава же покончил с собой?

– Да, – ответил я, – отравился. В предисловии говорится, что рассказ опубликован в 1927 году после смерти автора. Его можно считать предсмертной запиской.

– Н-да, – сказал брат моей подруги. – Можешь мне немного почитать?

Я с удивлением посмотрел на него.

– Почитать вслух?

– Да. Мне с детства нравилось, когда мне читают. Сам я читаю неважно.

– Я так вслух-то… не очень.

– Какая разница? Читай, как можешь, главное, вслух. И ничего не пропускай. Все равно нам обоим делать больше нечего.

– История там весьма унылая, – сказал я.

– Иногда полезно такое послушать. Как говорится, клин клином вышибают.

Он вернул мне книгу, взял в руку кружку с германскими крестами на биплане, отпил кофе и, поудобней устроившись в кресле, весь обратился в слух.