От первого лица

– Короче говоря, при этом заболевании нарушается конфигурация памяти. Кусок памяти, словно часть симфонии Моцарта, забрасывается по ошибке в другой выдвижной ящик. И там, не в том ящике, найти ее крайне сложно, практически невозможно. Примерно так мне это объяснили. Нарушение не сказать что серьезное, жизни оно не угрожает, да с ума от него не сойдешь, но в жизни с ним бывает неудобно. Мне прописали какие-то лекарства, но разве они помогут? Так, пью каждый день для очистки совести.

Брат моей подруги на этом умолк и уставился прямо на меня, как бы проверяя, понял я его или нет. Так заглядывают с улицы в окно. Затем он добавил:

– В последнее время у меня это бывает раз-два в год. Вроде и не часто, но дело ж не в количестве – беда в том, что это расстройство и вправду мешает в повседневной жизни. Хоть и редко, но терять память и не знать, когда это может произойти, человеку тяжело. Ты же меня понял, да?

– Да, – быстро ответил я, хотя с трудом поспевал за его необычной исповедью-скороговоркой.

– Например, прервется у меня память, а я вдруг возьму молоток да и размозжу голову какому-нибудь гаду. Тут же не отделаешься причитаниями вроде «ах, что же он наделал?», верно?

– Наверное.

– Конечно же, потащат в полицию, а там вряд ли поверят, скажи я, что, дескать, «ничего не помню».

Я кивнул.

– Признаться, есть несколько таких типов, кто меня бесит. Один из них – папаша. Но когда я в сознании, бить папашу по голове молотком, конечно, нельзя. Тормоза у меня еще действуют. А вот что я могу наделать в беспамятстве – сам не знаю.

Я не стал ничего ему на это говорить, только слегка наклонил голову вбок.

– Врач говорил, что такой опасности нет. В смысле, когда пропадает память, никто в меня не вселяется, вроде раздвоения личности на доктора Джекилла и мистера Хайда. Я остаюсь собой. И даже пока я в беспамятстве, я – это я сам и веду себя обычно, как всегда. Просто запись перескакивает со второй части сразу на третью. Поэтому вряд ли случится так, что я за это время схвачу молоток и ударю кого-нибудь по голове. В основном-то я веду себя благоразумно, стараюсь всегда контролировать свои действия. Так что Моцарт на Стравинского вдруг не сменится, так и останется Моцартом. Просто одна его часть попадет не в тот ящик.

Он умолк и опять сделал глоток из кружки с бипланом. Я жалел, что не попросил у него кофе.

– Но это все, в конечном счете, – то, что врач говорит. А вот можно ли ему доверять – кто его знает? В школе я боялся, что и сам не замечу, как заеду молотком по голове кому-нибудь из одноклассников. В старших классах разве себя толком понимают? Тогда живешь будто в канализационном коллекторе. Да еще и с амнезией некстати – вот как, скажи, со всем этим быть? А?

Я молча кивнул. Пожалуй, он прав.

– Одно за другим – так вот я и почти перестал ходить в школу, – продолжал старший брат моей подруги. – Чем больше я обо всем этом думал, тем страшнее становилось за себя, и я совсем забросил учебу. Мать объяснила преподавателю, какие у меня особые обстоятельства, и школа в виде исключения выдала мне аттестат, хоть я и почти не посещал занятия. Наверняка им не терпелось избавиться от такого хлопотного ученика. Но в институт я поступать не стал. Нельзя сказать, что я учился плохо, поэтому смог бы при желании куда-нибудь поступить. Просто пока не уверен, справлюсь ли в одиночку вне дома. Вот я с тех пор и бездельничаю, в лучшем случае – гуляю вокруг дома с собакой. А так на улицу ни ногой. Но в последнее время, мне кажется, этот страх почти прошел. Еще немного успокоюсь – и, пожалуй, в какой-нибудь институт поступлю…

На этом он умолк. Я тоже молчал, не зная, что на все это сказать такого, чтоб оказалось к месту. Теперь я понимал, почему подруга никогда не упоминала о старшем брате.

Он произнес:

– Спасибо, что почитал. «Зубчатые колеса» мне понравились. Мрак, конечно, а написано сильно. Ты правда кофе не хочешь? А то я быстро.

– Нет, правда не нужно. Я, наверное, уже пойду.

Он опять посмотрел на стенные часы.

– Подожди до половины первого. Если никто не вернется, тогда и пойдешь. Я буду на втором этаже, поэтому дверь закроешь сам, а насчет меня не беспокойся.

Я кивнул.

– Значит, тебе интересно с Саёко? – еще раз спросил старший брат моей подруги.

Я кивнул.

– Интересно.

– А что интересно?

– В ней много неизвестного, – ответил я. По-моему, весьма правдиво.

– Да, – задумчиво произнес он, – так и есть. Пожалуй, ты прав. Она моя родная сестра, у нас общие гены, с рождения мы живем под одной крышей, а я по сей день многого в ней не понимаю. Что у таких, как она, внутри? Хорошо, если ты за меня это поймешь. Хотя наверняка внутри у нее кое-что лучше оставить как есть и даже не пытаться вникать.

С кофейной кружкой в руке старший брат моей подруги поднялся с кресла.

– Ладно, желаю удачи, – сказал он и, помахав мне свободной рукой, вышел из комнаты.

– Спасибо! – крикнул я ему вслед.