От первого лица

– Никто не знает. В то время она совсем не выглядела обеспокоенной чем-то, не казалась подавленной. Ничем не болела, с мужем вроде не ссорилась, в детях души не чаяла. Никакой предсмертной записки она не оставила. Врач прописал ей снотворное, она его накопила, а потом выпила все таблетки сразу. Выходит, самоубийство планировала давно, чуть ли не полгода. Поэтому не похоже, чтобы ей это пришло в голову как-то вдруг.

Я долго молчал. Он тоже. Каждый думал о своем.

Вышло так, что в тот день в кафе гостиницы на горе Рокко мы с подругой расстались. В Токио я поступил в университет и там полюбил одну девушку. Стоило мне собраться с духом и признаться в этом подруге, как она, ничего не сказав мне, прихватила сумочку, встала и, не оборачиваясь, быстро ушла.

В тот день мне пришлось спускаться с горы на фуникулере. Она, очевидно, вернулась за рулем своей белой «тоёты-краун-хардтоп». Помню, в тот прекрасный солнечный день из окна фуникулера открывался превосходный вид на городские кварталы Кобэ. Очень красивый город, но я в нем уже чувствовал себя чужим.

Тогда мы с Саёко и виделись в последний раз. После она окончила институт, устроилась на работу в какую-то страховую компанию, вышла замуж за коллегу, родила двоих детей, а потом проглотила горсть снотворного.

Думаю, мы с ней, конечно, расстались бы рано или поздно. Но я все равно тепло вспоминаю те годы, что мы провели вместе. Она была моей первой подругой, она мне нравилась. От нее я впервые узнал, что такое вообще женское тело. Вместе мы с нею многое испытали. У нас была прекрасная пора – такое наверняка доступно только в юности.

И все же, как ни тяжко мне в этом признаваться, в конечном счете в тот особый колокольчик она не позвонила. Сколько б я ни прислушивался, в глубине уха у меня так и не раздался тот особый перезвон. Увы. А вот девушка, которую я встретил в Токио, в тот колокольчик позвонила вне всяких сомнений. Такое невозможно постичь, следуя доводам логики: оно либо само по себе происходит где-то в глубине сознания или души, либо не происходит вовсе. Как-то повлиять на это человек не в силах.

– Я ни разу не задумывался о том, – сказал старший брат моей бывшей подруги, – что Саёко может покончить с собой. Даже если бы все люди на свете взяли и разом лишили себя жизни, уж она-то непременно выжила бы. Выходит, я заблуждался. Никак не мог подумать, что она из тех, кому свойственны душевные муки и разочарование. Признаться, я считал ее легкомысленной. С детских лет особо не обращал на нее внимания, да и она, думаю, на меня тоже. Наверное, мы с ней были совсем разные… Проще мне было с младшей сестрой. Но теперь мне горько сознавать, что я поступал с ней скверно. Быть может, просто плохо ее знал, наверное, совсем не понимал ее. Видимо, был тогда слишком уж занят собой и в итоге не смог своими силами уберечь жизнь младшей сестры. Но хоть что-то я уж мог бы понять: что именно привело ее к смерти. Вот за все это мне теперь очень больно. Вспоминаю свою заносчивость, свое себялюбие – и в груди нестерпимо ноет.

Мне на это нечего было сказать. Скорее всего, я в ней тоже так ничего и не понял. Как и у него, моя голова была занята только мной.

Старший брат моей бывшей подруги сказал:

– Помнится, в «Зубчатых колесах», которые ты мне тогда прочел, была такая история: пилот постоянно дышит воздухом высот и постепенно перестает выносить наш земной воздух… «Летная болезнь» называется. Не знаю, существует такая или нет, но ту фразу я помню по сей день.

– А память у вас уже перестала улетучиваться? – спросил я, чтобы сменить тему и больше не говорить о Саёко.

– А, это… – Старший брат моей бывшей подруги слегка прищурился. – Странное дело, однажды внезапно пропало. Расстройство было генетическим, поэтому врач говорил, что со временем оно будет только прогрессировать и шансов на излечение у меня никаких. А оно вдруг возьми и пройди, как будто никогда и не бывало. Словно из меня выгнали злого духа.

– Рад это слышать, – сказал я. Я действительно был рад.

– Это произошло вскоре после того, как мы с тобой поговорили. Память потом я уже не терял. Постепенно я совсем успокоился, удачно поступил в неплохой институт, благополучно его окончил, после чего принял отцовское дело. Там, конечно, было несколько крутых поворотов, но теперь я живу как все.

– Рад слышать, – повторил я. – Значит, не пришлось бить отца молотком по голове?

– Ты тоже, я гляжу, всякую чепуху запоминаешь, – сказал он и громко рассмеялся. – Но вот поди ж ты – я нечасто приезжаю по делам в Токио, не странно ли, что в таком огромном городе мы с тобой столкнулись? Сдается мне, нас свела сама судьба.

– И то правда, – ответил я.

– Ну а ты чем занимаешься? Все это время жил в Токио?

– Я тут с тех пор, как закончил институт и сразу женился. Вообще я сейчас писатель.

– Писатель?

– Ну, вроде.

– Ничего себе! Ну еще бы, ты же так здорово читал вслух, – сказал он. – Да, и вот еще что… не сочти, что перекладываю этот груз на твои плечи, но мне кажется, что Саёко ты нравился больше прочих.