От первого лица... (Рассказы о писателях, книгах и словах)

Почему воображаемый облик писателя то прямо-таки фотографически верен, то про­тиворечит истине? Почему этот облик у большинства читателей сходен? Каковы здесь закономерности? Что влияет — сю­жет ли, фантазия (авторская или читатель­ская) или способ повествования?

Эти вопросы существенны хотя бы пото­му, что ощущение творца всегда входит в сложный комплекс, который называем эстетическим восприятием.

По словам сотрудницы толстовского му­зея, Лев Николаевич был сухонький муж­чина обыкновенного среднего роста. Когда она это говорила, нас в музее было человек десять. Почти все удивились. Оказалось, что творец «Войны и мира» всем представлялся если не гигантом, то человеком, во всяком случае, высоким.

Чтобы сломить наше недоверие, сотрудни­ца (девушка, которой удалось повидать лишь правнуков Толстого) принесла дере­вянный костыль. Его смастерили для вели­кого писателя, когда он повредил ногу. За­мирая от странного чувства, я примерился. Костыль пришелся в самый раз к моему весьма невысокому росту. Но и это очевид­ное доказательство не всех убедило.

В сказах «Малахитовой шкатулки» так на­зываемая «авторская индивидуальность» за­рыта довольно глубоко. Вслед за Глинкой Бажов подчеркивал народную основу своих творений: «Не нужно забывать, что я только исполнитель, а основной творец — рабочий».

Бывальщины, написанные в 1936—1938 го­дах, сказывал, как известно, старый руднич­ный сторож. Персонаж не выдуман. Он жил на свете и назывался Василием Алексеевичем Хмелининым. Хмелинин по­пал на Гумешевский рудник еще мальчон­кой, в 30-е годы прошлого столетия. В рас­сказе «Тяжелая витушка» изображается его горькое житье-бытье, свирепая эксплуатация рабочих, упоминается, как докатилась до Урала царская «воля».

Беседуя с литературоведом М. Батиным, Бажов вспоминал: «Хмелинин был просто краснобай, он умел ярко, хорошо рассказы­вать. Были и другие старики, тоже расска­зывали о прошлом, но они не достигали та­кой увлекательности изложения... От него, по существу говоря, вся «Малахитовая шка­тулка» и шла, по крайней мере, первое из­дание. Там было 14 сказов, и все они свя­заны с Хмелининым, с Гумешевским рудни­ком».

Может быть, за обликом рассказчика «Малахитовой шкатулки» мне и чудится сторож Хмелинин, переименованный в де­душку Слышко? Вряд ли. Хотя сказы, как им на роду положено, написаны от пер­вого лица, едва ли это первое лицо полно­стью покрывается образом дедушки. Тще­душную фигурку высушенного временем и тяжелым житьем «старичонки» никак не приспособить к образу могучего богатыря, возникающего в воображении. Кроме того, мне вовсе не кажется, что Слышко, как пи­шет М. Батин в книге «П. Бажов» (М. 1963), «становится одним из главных героев произведения». Во многих сказах он и не напоминает о себе ничем, кроме словечек «слышь-ко» и «протча». Да и Бажов, кажет­ся, не очень-то навязывал своего рассказ­чика в главные герои. Пропустившие пре­дисловие так и не узнают, что писатель по­ручил сказывать побывальщины какому-то неведомому дедушке.

Эпический образ, постепенно выдвигающийся на первый план по мере чтения ска­зов и обретающий монументальную стать и форму, не похож ни на Хмелинина, ни на дедушку Слышко, ни на самого Бажова.

Кто же такой этот призрак первого лица? Какие силы его сотворили?

Чтобы ответить на это, придется присмот­реться к своеобразной литературной и сло­весной основе бажовского сказа.

При чтении «Малахитовой шкатулки» с первых строк бросается в глаза подчерк­нутая устность повествования. Отметить, что сказы Бажова тяготеют к устной речи, недостаточно. Его сказы и есть устная речь, закрепленная на бумаге со все­ми особенностями обыденного говора, жес­та, модуляций голоса и с приметами лично­го общения, недоступными иному виду ли­тературы.

Прежде всего рассказчик устанавливает контакт со слушателем и заодно выказыва­ет свою бывалость и стариковскую опыт­ность.

«Так, говоришь, из донских казаков Ермак был? Приплыл в наши края и сразу в сибир­скую сторону дорогу нашел? Куда никто из наших не бывал, туда он со всем войском по рекам проплыл?

Ловко бы так-то! Сел на Каме, попотел на веслах да и выбрался на Туру, а там гу­ляй по сибирским рекам, куда тебе любо».

Представляя слушателю действующих лиц, рассказчик не отвлекается на второстепенности и сразу объясняет, кто беден, а кто богат. Достатком обусловливаются и че­ловеческие качества: богатеи злы, скупы, глупы и жестоки, бедняки смелы, щедры и талантливы. Суть человека, как это и свой­ственно устному повествованию, определя­ется коротко и ясно: «...надзиратель руднич­ный — тоже собака не последняя». Иногда достаточно одного слова вроде «забавуха», чтобы не только выразить нрав девочки, но и заявить о своем отношении к ней.