От царства к империи. Россия в системах международных отношений. Вторая половина XVI – начало XX века

Явный перевес политического преобладания России в регионе Проливов требовал, по мнению ее западных партнеров, скорейшего восстановления утерянного равновесия. Для этого были предприняты определенные усилия, к тому же Россия оказавшись в лидерах, не могла не осознавать угрозы политической изоляции и складывания антирусских союзов. Нессельроде, полагая, что европейское согласие выгоднее кратковременных успехов русской политики, выступил с предложением заменить Ункяр-Искелессийский договор Четверным союзом держав, добровольно отказавшись от полученных ранее преимуществ. Англичане были поражены тем, что Россия отказывается от завоеванных в Турции позиций, и в угоду русскому императору обещали исключить Францию из будущего соглашения, зная, что Николай I проявит интерес именно к такой политической комбинации.

После переворота 1830 г. российское руководство не доверяло правительству Луи-Филиппа, не без основания подозревая его в желании пересмотреть решения Венского конгресса и вернуться к вопросу о границах. Поэтому, когда в 1840 г. в Лондоне удалось заключить конвенцию о статусе Проливов без участия Франции, российское правительство сочло, что она, как наиболее нестабильный элемент венской конструкции, надолго изолирована и обезоружена. Даже после того как в 1841 г. все же была подписана вторая Лондонская конвенция – уже с участием французской стороны – Нессельроде пытался представить ее в качестве коллективного признания успеха 1833 г.: «Договор в Ункяр-Искелеси, против которого тщетно протестовали Франция и Англия, по видимости, аннулированный, в действительности был увековечен в иной форме»[712].

Действительность вскоре опровергла эту попытку самообмана – Россия лишалась своего преимущества в Проливах, в то время как для англо-французского альянса выгоды от заключенного договора были очевидны: Проливы признавались закрытыми как во время мира, так и во время войны. Казалось бы, это условие вполне отвечало интересам России по защите своего Черноморского побережья. Анализируя данную ситуацию, можно согласиться с Ч. Вебстером, который заметил: «Британский флот мог появиться в Черном море лишь в случае союза Порты и Британии против России. Проливы будут закрыты, пока султан находится в состоянии мира, но не тогда, когда он воюет»[713].

В современной отечественной историографии имеются существенные различия в оценке Лондонских конвенций[714]. Вполне убедительным выглядит утверждение о том, что принятые конвенции лишь «фиксировали фактически сложившиеся ко времени их заключения положение вещей»[715], а также и то, что «во имя закрытия Дарданелл русской стороне пришлось согласиться на закрытие Босфора»[716]. Однако несмотря на достаточную научную обоснованность общего анализа международной обстановки при заключении конвенций, на наш взгляд, трудно оспорить конечный результат этих положительно оцененных некоторыми авторами шагов российского правительства, который состоял в том, что замена русско-турецкого соглашения 1833 г. коллективными договорами начала 40-х гг. была крайнене выгодна для России как причерноморской державы, более всех заинтересованной в приемлемом для себя режиме Проливов. Все это привело к значительному ослаблению позиции России в Восточном вопросе.

Итак, с 1833 г. Венская система международных отношений переживала свое обновление после соглашений тройственного союза, принятых в Мюнхенгреце и Берлине. Сначала революция в Бельгии, а затем польское восстание 1830–1831 гг. нанесли системе разрушительные удары и способствовали тому, что «пентархия» развалилась на две группировки – англо-французскую и русско-австро-прусскую. Международные отношения второй половины 30-х и 40-х гг. XIX в. строились как противоборство двух альянсов.

Великобритания пыталась занять позицию «дирижера» и арбитра всего европейского концерта, не выдвигая со своей стороны никаких конкретных территориальных претензий. Глава Сент-Джеймского кабинета Дж. Пальмерстон так обозначил позицию Англии в 1841 г.: «Один из генеральных принципов, которому правительство ее величества желает следовать и которым желает руководствоваться в отношениях между Англией и другими государствами таков: любые возможные перемены во внутренней конституции и форме правления иностранных наций должны рассматриваться как вопросы, по поводу которых у Великобритании нет оснований вмешиваться силой оружия… Но попытка одной нации захватить и присвоить себе территорию, принадлежащую другой нации, является совершенно иным случаем, поскольку подобная попытка ведет к нарушению существующего равновесия сил и к перемене соотносимой мощи отдельных государств, она может таить в себе опасность и для других держав; а потому подобной попытке британское правительство целиком и полностью вольно противостоять»[717].