Восстание на границах России – в Познани и Дунайских княжествах – заставили российские власти действовать более активно: в мае были введены войска в Молдавию, в сентябре – в Валахию, где они оставались до 1851 г. Получив от австрийского императора Франца-Иосифа тревожные сведения о восстании в Венгрии и появлении там польских формирований во главе с Ф. Бемом, Николай I поначалу не стал спешить на выручку своему союзнику. Только в результате того, что он усмотрел «в Беме и прочих мятежниках в Венгрии не одних врагов Австрии, но врагов всемирного порядка и спокойствия», стало возможным принятие решения о начале «венгерского» похода русской армии[724]
. В результате русские войска сыграли решающую роль в подавлении венгерской революции; немаловажным фактором успеха контрреволюционных сил стало благожелательное отношение к выступлению России со стороны Англии, Франции и Пруссии. Кроме того, победе восставших помешали внутренние разногласия, поскольку венгры, в свою очередь, не хотели принимать во внимание национальные интересы славян, составлявших более половины населения самой Венгрии.Своим участием в подавлении венгерской революции Россия еще раз подтвердила верность принципам Священного союза, снискав благодарность союзников и благосклонный нейтралитет англофранцузского альянса. Вся «система Меттерниха» – уже после того, как австрийский политик бежал сначала в Голландию, а затем в Англию, – претерпев потрясения и оказавшись на грани полного краха, все же смогла устоять и продолжить свое существование.
Насколько «жандармской» была та роль России, которую она сыграла в революционных 1848–1849 гг.? Насколько уникальным было вмешательство русских войск во внутренние дела другой державы? Охранительные функции восточных монархий вытекали из союзных отношений европейских дворов, провозгласивших главным принципом своего сотрудничества поддержание консервативных устоев государств Европы. Верность этим принципам они демонстрировали на протяжении всех лет со дня подписания договоренностей 1815 г. При этом русское вмешательство «вооруженной рукой» осуществлялось лишь в тех случаях, когда революции угрожали непосредственно России, как это было в случае с Польшей и Дунайскими княжествами.
Решение об оказании помощи Австрийской империи принималось исходя из того, что венгерская революция была воспринята в качестве непосредственной угрозы стабильности самой России, тем более, что выступления венгров были осложнены участием эмигрантов-поляков. Подобную «жандармскую» роль выполняла Австрия, когда дело шло о подавлении революции в итальянских княжествах, и Пруссия в вопросе о присоединении Шлезвиг-Голштейна, т. е. подобные «жандармские» функции в равной мере присущи всем усмиряющим революции державам, что, впрочем, напрямую вытекало из характера заключенных державами соглашений.
Позиция Великобритании в данной ситуации заслуживает отдельного внимания. С одной стороны, чего стоит знаменитая фраза Пальмерстона, сказанная российскому послу в Лондоне Ф. И. Бруннову, сообщившему об австрийском походе русской армии: «Так кончайте скорее»[725]
. За пренебрежительно-брезгливой интонацией английского министра трудно рассмотреть причастность Сент-Джеймского кабинета к военным действиям России в Австрии. Тем не менее русская «военная прогулка» осуществлялась на английские деньги, предоставленные российскому правительству английским банком братьев Беринг[726]. Англия не могла позволить Австрийской империи пасть под ударами революции – ведь она, по мнению британских политиков, являлась необходимым звеном в поддержании равновесия сил, составлявшего непременное условие стабильности международных отношений. «Австрия, – утверждал Пальмерстон, – является важнейшим элементом баланса сил в Европе, Австрия расположена в центре Европы и является барьером против посягательств, с одной стороны, и захвата, с другой»[727].Таким образом, русская интервенция в Австрию осуществлялась по просьбе австрийского императора, с одобрения Англии и на ее деньги. Согласие и коллективная воля союзных держав не должны подвергаться в данном случае никакому сомнению. «Весна народов» 1848 г. и последующие за ней события стали не только серьезным испытанием на прочность всей Венской системы, но и явились преддверием ее скорого краха.