От царства к империи. Россия в системах международных отношений. Вторая половина XVI – начало XX века

«Дни принципов миновали» – этот тезис министра иностранных дел Австрии князя Шверценберга, высказанный австрийскому послу в Париже барону Хюбнеру в конце 1851 г. по поводу признания Наполеона III императором, как нельзя нагляднее подводит итог той политике, которую проводили державы в рамках Венской системы[728]. Целью Наполеона III, этого нелегитимного, по мнению европейских монархов, императора, было разрушение старой системы международных отношений, державшей Францию в тисках Венских соглашений. Французский император, в молодости итальянский карбонарий, поддерживал принцип национального построения государств и мечтал сломать территориальные барьеры, мешавшие расширению Франции. Авантюристический характер Наполеона III отмечал Хюбнер в послании австрийскому императору: «…Он не дрогнет ни перед какими мерами, ни перед какой комбинацией, только бы это сделало его популярным у себя в стране»[729]. Эта склонность к авантюризму и непродуманность решений стоили Европе мира, а Венской системе – ее существования.

Самозванство Луи-Наполеона, провозгласившего себя императором 1 декабря 1852 г., раздражало легитимных монархов. Дворы России, Австрии и Пруссии не признали законность вхождения нового императора в европейскую монархическую семью, а прусский король Фридрих-Вильгельм IV даже предложил возобновить Четверной союз 1814 г., чтобы сдержать Францию в границах Венских постановлений[730]. Позже он пытался организовать коалицию с Англией, Нидерландами и Бельгией. Получив заверения Франции в том, что Бельгии не угрожает опасность со стороны Второй империи, Великобритания сочла возможным блокироваться с ней против вызывавшей опасения тенденции укрепления России в Османской империи. То, что российский император поддержал борьбу черногорцев против Порты и признал князя Данилу легитимным правителем Черногории, казалось англо-французским союзникам поползновением российского двора на само существование Османской империи. По признанию одного из французских политиков, повод к началу недружественных действий по отношению к России был маловажен для императора французов, ибо «Наполеону нужна была война»[731].

Обострение восточного кризиса, связанного со спором католической и православной церквей по вопросам права на покровительство святым местам в Палестине, также было использовано Францией для разжигания антирусской кампании. Поскольку легитимизация императорской власти Луи-Наполеона оставалась открытым вопросом для Европы, он решил снискать симпатии католической церкви путем укрепления ее положения в Святой земле. Накануне Крымской войны во Франции большое распространение получили сочинения священника Боре, который обвинял палестинское православное духовенство в захвате некоторых святынь, принадлежавших католикам. В русском обществе широкое хождение имели памфлеты, направленные на разоблачение положений, выдвинутых Боре. Борьба, разгоравшаяся в обществе двух стран, стала прелюдией военного конфликта.

Для укрепления своей императорской власти Луи-Наполеон нуждался в военных лаврах. С их помощью можно было ослабить влияние России на Балканах и в Палестине и укрепить позицию англо-французского блока в этом регионе. Тенденция к созданию такого альянса была очевидной, несмотря на то, что Сент-Джеймский кабинет демонстрировал свое стремление к миру. Глава внешнеполитического ведомства Англии лорд Дж. Абердин был хорошо знаком Николаю I еще со времени его поездки в Лондон в 1844 г. Тогда он произвел на русского императора самое отрадное впечатление: Николаю I показалось, что сближение России с Англией стало очевидностью и можно заранее оговорить условия раздела турецкого наследства после падения Османской империи – этого, по общему мнению, «больного человека». По словам английского посла в Петербурге Г. Сеймура, русский император хотел бы привлечь британский кабинет «в союз с его собственным и венским в схему конечного раздела Турции при исключении Франции из договоренности»[732].

Тем не менее после известной беседы Николая I с Г. Сеймуром, в ходе которой русский император вновь поднял вопрос о разделе Турции, министр иностранных дел Великобритании лорд Дж. Кларендон заключил секретное вербальное соглашение с французским послом в Лондоне графом А. Валевским. По условиям соглашения обе державы должны были занять единую позицию по Восточному вопросу и не предпринимать никаких действий без предварительных консультаций[733]. Одновременно министр иностранных дел Франции Друэн де Люис откровенно высказался следующим образом: «…весь этот Восточный вопрос, возбуждающий столько шума, послужил императорскому правительству (Франции. – Е. К.) лишь средством расстроить континентальный союз, который в течение почти полувека парализовал Францию»[734].