От царства к империи. Россия в системах международных отношений. Вторая половина XVI – начало XX века

Известно, что английский посол при османском дворе Ч. Стрэтфорд Каннинг намеренно исказил смысл русских требований, неправильно переведя текст предполагаемого договора, после чего Сент-Джеймский кабинет счел его неприемлемым. Фразу о желании российской стороны «делать представления в пользу единоверцев» Стрэтфорд в своем переводе на английский язык для британского правительства превратил в требование «давать приказы» Порте, что не соответствовало действительности, но не могло не вызвать возражений с английской стороны. Провокационный умысел британского представителя, рассчитывавшего именно на такую реакцию своего кабинета, совершенно очевиден.

Роль английской дипломатии в развитии русско-французского и русско-турецкого конфликтов сводилась отнюдь не к миротворческой функции. Умелый и искушенный дипломат, давний недоброжелатель России, когда-то получивший отказ Петербурга на свою аккредитацию в качестве посла Великобритании, Стрэтфорд, по общему мнению окружающих, являлся реальным дирижером русско-турецкой дискуссии. Он диктовал Порте документы, из которых следовало, что турки не хотят принимать какие-либо русские предложения, и был непреклонен даже к просьбам турецких министров, готовых сгладить противоречия с российской стороной и пойти на соглашение с Меншиковым. В российском МИД сделали вывод о том, что «Порта потеряла всякую независимость», и де-факто российская дипломатия ведет переговоры не с Турцией, а с Великобританией. О крайне агрессивной позиции лорда Стрэтфорда свидетельствует и тот факт, что королева Виктория, сомневаясь в обоснованности начала военных действий, писала Абердину о своем посланнике в Турции: «Как видно из его частных писем, он хочет войны и старается втянуть нас в нее»[746].

Нет сомнения и в том, что позиция Стрэтфорда имела поддержку агрессивно настроенных высших кругов английского общества. Герцог Кембриджский откровенно писал королеве о судьбе Османской империи: «Больной человек действительно очень болен и близок к концу, и чем скорее дипломаты решат его участь, тем лучше… Немыслимо, чтобы турки оставались долее в Европе…»[747]. Именно Стрэтфорд собрал у себя представителей Франции, Австрии и Пруссии для их ознакомления с позицией Порты по поводу русских требований и выработки совместной программы действий великих держав. По-существу это и было началом складывания антирусской коалиции[748]. К этому времени английский представитель уже был уполномочен по своему усмотрению вызывать к берегам Турции британский флот. 13 июня 1853 г. английская эскадра прибыла к Дарданеллам; вскоре к ней присоединились французские корабли. Вслед за этим 22 июля российские войска вошли в Дунайские княжества.

Расчеты российского правительства на дружеский нейтралитет австрийского союзника не оправдались. В начале 1854 г. министр иностранных дел Австрии К.-Ф. Буоль писал австрийскому послу в Петербурге барону Л. И. Лебцельтерну: «Последствия продолжительной русско-турецкой войны столь проблематичны, что Австрия, непосредственно заинтересованная в Восточном вопросе, не может дать обязательства сохранять безусловный нейтралитет. Австрия не может поступить иначе, как оставляя за собой полную свободу решений»[749]. Более того, летом 1854 г. Пруссия и Австрия заключили договор об оборонительном и наступательном союзе, который перерос в союзное соглашение с Англией и Францией, направленное против России. Этот договор был подписан в Вене 2 декабря 1854 г., и подразумевал «оборонительный и наступательный союз» держав на случай начала «неприязненных действий» между Россией и Австрией[750].

Итак, России инкриминировалось стремление приобрести право вмешательства во внутренние дела Османской империи, под прикрытием нового договора о покровительстве православию. Английский кабинет не без основания опасался роста влияния России, что грозило, даже при минимальном его увеличении, нарушением пресловутого «равновесия». «Против вас образуется лига», – предупреждал Стрэтфорд российского поверенного в делах Озерова весной 1853 г. и сделал все от него зависящее, чтобы воплотить в жизнь эту гипотетическую угрозу. Именно послы Англии и Франции придали проблеме русско-турецких отношений общеевропейское значение. Подобная «европеизация» вопроса о покровительстве христианам на деле означала вытеснение России из региона.

Разногласия держав на этом этапе развития восточного кризиса не отменяют инициативную провокационную роль Великобритании в его разжигании и исполнительскую – Франции. Австрии и Пруссии в данный момент достаточно было лишь не оказать открытой поддержки своей союзнице, чтобы автоматически оказаться в стане ее противников. Расчеты российского кабинета на поддержку Австрии и Пруссии, как и на быстрый и результативный договор с Портой, не оправдались. Самоуверенность, основанная на недальновидном анализе международной ситуации, принесла свои горькие плоды: Россия оказалась в полной изоляции.