От царства к империи. Россия в системах международных отношений. Вторая половина XVI – начало XX века

Жестокое подавление турецкими властями армянского восстания осенью 1894 г. дало европейским державам повод для вмешательства. На первом этапе кризиса Абдул Хамид II, опасаясь единоличных действий Лондона, требовавшего включить английского чиновника в состав турецкой следственной комиссии, предложил Парижу и Петербургу также ввести в нее своих представителей. Союзницы договорились, что деятельность комиссии не затронет верховных прав султана и вопрос не приобретет общеевропейского характера. По мнению Нелидова, активное вмешательство держав станет «началом или опасной восточной войны, или трудного раздела турецкого наследства, к чему никто не подготовлен».

Одновременно с участием в работе комиссии послы России, Франции и Англии разработали проект административных, политических и финансовых реформ в армянских вилайетах, некоторые пункты которых в июне 1895 г. султан согласился рассмотреть. Лондон настаивал на мерах принуждения, но Петербург и Париж их отклонили. Попытки Лондона склонить Париж к политике нажима на Порту и предложенный Берлину план раздела Оттоманской империи также провалились[824]. Однако угроза военного вмешательства держав в турецкие дела насторожила Петербург: на Особом совещании 24 июня (6 июля) обсуждались меры подготовки на этот случай десантной операции в Босфоре, чтобы закрыть вход в Черное море. Но одновременно МИД искал дипломатическую развязку кризиса, и поэтому даже после неудовлетворительного ответа султана 21 июля (2 августа) по поводу проекта реформ отказался предъявить Порте ультиматум. В Лондоне же полагали необходимым перейти к принудительным мерам (британская эскадра наготове крейсировала в Архипелаге), а министр иностранных дел Р. Солсбери предложил создать международную комиссию для контроля над проведением реформ.

На всем протяжении кризиса центральной для России оставалась проблема режима Проливов. Дать почувствовать Лондону обязательность принципа их закрытия на Певческом мосту считали важным, но для этого нужно было «иметь возможность опереться на согласие если не всех, то хотя бы большинства держав, подписавших Берлинский трактат». Поддержки только Парижа в этом вопросе оказалось недостаточно, и возможность опоры на Берлин была бы не менее ценной. В ходе личной встречи с Вильгельмом II в октябре 1895 г. Лобанов даже получил заверения о нейтралитете Германии в случае, если Россия решит занять Константинополь. Однако попытка Берлина, сыграв на англо-русских противоречиях, подтолкнуть Петербург к активным действиям не удалась[825].

После новых армянских погромов в Константинополе на стоянку близ столицы пришли стационеры европейских посольств, а к коллективной ноте России, Франции и Англии с требованием безотлагательно провести реформы присоединились Германия, Австро-Венгрия и Италия. 8 (20) октября 1895 г. Абдул Хамид II утвердил проект реформ. Осуществить его как можно скорее султана убеждали Нелидов и Камбон: по единодушной оценке европейских послов в Турции дело шло к государственному перевороту. Опасаясь, что в этом случае английский флот войдет в Проливы, Петербург и Париж предполагали договориться об общей линии поведения.

31 октября (12 ноября) министр иностранных дел Австро-Венгрии А. Голуховский предложил державам, подписавшим Берлинский трактат, провести морскую демонстрацию в Проливах, невзирая на протест Порты. Певческий мост, отклонив замысел, выдвинул контрпроект, одобренный и на Кэ д’Орсе: ввести в Босфор по второму стационеру от каждой державы. Лобанов подчеркнул, что в случае появления английских судов в Дарданеллах Петербург «не останется простым наблюдателем», но не двинет своих кораблей «без крайней необходимости». Российская дипломатия действовала искусно, чтобы не допустить ни форсирования Проливов соединенными флотами держав, ни проведения международной конференции в Константинополе.