От царства к империи. Россия в системах международных отношений. Вторая половина XVI – начало XX века

Правительство Елизаветы Петровны в начале войны рассматривало свою роль в борьбе против Фридриха II как вспомогательную. Основную тяжесть войны должна была нести Австрия, и в этом отношении Россия следовала прежней практике помощи союзникам в обмен на субсидии: австрийцы предоставили Петербургу 100 тыс. червонцев. Прежний опыт не был забыт и в связи с этим российское правительство волновал вопрос об участии в послевоенном мирном конгрессе. В сентябре 1757 г. австрийский посол граф Эстергази получил от вице-канцлера Воронцова записку для передачи своему двору о совместном обязательстве всех союзников по борьбе с Пруссией. Предлагалось утверждать мирный договор с противником на общем конгрессе, на который будут допущены все участники войны. Причиной этого предложения в документе напрямую называлась позиция англичан на Ахенском конгрессе, когда они промолчали в ответ на протест России, недопущенной за стол переговоров[517].

В качестве же «возмещения убытков» из-за военного вмешательства России ради «восстановления мира и покоя» в Европе Петербург планировал захватить у Фридриха II Прусское королевство (т. е. Восточную Пруссию[518]) и обменять его с Польшей на Курляндию и часть приграничных территорий польской Украины и Белоруссии – так цель участия в борьбе с Пруссией была сформулирована российским правительством в секретных протоколах Конференции при Высочайшем дворе, занимавшейся вопросами подготовки войны[519]. Своему главному союзнику, Марии-Терезии, Елизавета Петровна сообщила о подобных планах и о своем желании получить от союзников гарантии такой компенсации России за ее участие в войне. Австрийцы, заявив, что они словесно согласны гарантировать Петербургу эти послевоенные приобретения, просили не сообщать о них другим союзникам, и прежде всего Франции, опасаясь, что она резко выступит против, а это может повлечь за собой развал коалиции[520].

Елизавета Петровна выразила готовность не упоминать о планируемом расширении своих владений в декларациях и договорах, сообщив «в откровенности» Марии-Терезии, что если при заключении общего мира Европа не позволит присоединить Восточную Пруссию к России, то она, «может быть», пожертвует ею, ограничившись выплатой за эту территорию «пристойной суммы денег»[521].

Вопреки расчетам союзников по антипрусской коалиции, России пришлось играть в Семилетней войне куда более активную роль, чем планировалось не только ими, но и самим Петербургом. Фридрих II оказался очень сильным противником, способным сражаться на нескольких направлениях с многочисленными врагами. Он громил французские армии, побеждал австрийцев, имперские войска, сам терпел от них поражения и снова побеждал… И только русскую армию Фридрих II и его полководцы не смогли заставить испытать горечь поражения. Гросс-Егерсдорф, Цорндорф, Пальциг – названия этих населенных пунктов навсегда связаны со славой русского оружия, точнее, со стойкостью русского солдата. 1 (12) августа 1759 г. русская армия одержала самую громкую победу в Семилетней войне, полностью разгромив пруссаков под руководством самого Фридриха II в сражении у Кунерсдорфа.

Именно теперь в Европе поняли, что Россия – не просто «вспомогательная держава», и даже не только одна из великих европейских держав, но держава, которая отныне претендует играть в Европе ведущую роль, поскольку Кунерсдорф показал, что у русских на предстоящем мирном конгрессе будут самые сильные позиции.

Австрийский канцлер граф Кауниц, к слову, предвидел такое развитие событий еще в начале февраля 1758 г., когда русские войска только заняли Восточную Пруссию. Если Россия продолжит действовать столь же успешно, писал он австрийскому посланнику в Петербурге графу Эстергази, то русский двор «как в войне, так и при будущем мире знатнейшую роль представлять может»[522]. После Кунерсдорфа в своей ведущей роли в войне были уверены и в самом Петербурге, и в повестку дня снова встал вопрос о присоединении к России Восточной Пруссии, что казалось теперь куда более легким делом, чем в начале войны.

Резкое усиление влияния России вызвало брожения в дипломатических кругах Европы. Британские верхи, узнав о разгроме своего союзника, Фридриха II, по свидетельству русского посланника в Лондоне (Англия и Россия не находились в состоянии войны, и дипломатические отношения между ними не прерывались) князя А. М. Голицына, были потрясены и впали в уныние[523]. Как писал Голицын, «здесь весьма удивляются, что в настоящей войне все бремя войны против прусского короля с одной вашего императорского величества стороны до ныне понесено было»[524].