От царства к империи. Россия в системах международных отношений. Вторая половина XVI – начало XX века

Действительно, вначале в Вене вздохнули с облегчением. Опасная политика Петра III рухнула, и теперь там ожидали, что Россия вновь, как во времена Елизаветы Петровны, обратит оружие против общего врага – Фридриха II. Д’Аржанто немедленно подал Панину записку соответствующего содержания, но полученный ответ глубоко разочаровал его. Вместо возобновления союзных обязательств, Панин передал представителю Австрии извинения императрицы. Учитывая, что диалог происходит с «министром двора, интересы которого сопряжены с выгодами России», писала она, то будет с ним откровенна: благополучие народов Европы «требует прекращения войны». Необходимость заключить мир со всеми воюющими державами диктует и «худое состояние нашей казны», вместе с опасностью со стороны Порты Оттоманской, «угрожающей нам близкою войною»[577].

Через несколько дней д’Аржанто получил официальную ноту КИД, в которой объявлялось намерение Екатерины II поддерживать дружбу с Веной, но и не нарушать заключенного Петром III мира с Пруссией. «Императрица искренне желает, чтобы и прочие европейские державы положили конец столь великому пролитию человеческой крови», – говорилось в документе[578]. Все старания венской дипломатии оказались тщетными. Раздраженный д’Аржанто жаловался канцлеру В.-А. Кауницу-Ритбергу: «Здешний двор думает составить в Европе обособленное государство, могущее само по себе предписывать законы соседним державам»[579].

Некоторое время австрийский посол предпринимал попытки возобновить русско-австрийский союз и даже встречался с бывшим елизаветинским канцлером А. П. Бестужевым-Рюминым, которого Екатерина II вернула из ссылки и привлекла к внешнеполитическим делам. Д’Аржанто не случайно обратился к Бестужеву-Рюмину: бывший канцлер являлся сторонником сближения России с Австрией и Англией. Однако и А. П. Бестужеву-Рюмину не удалось убедить Екатерину II не отказываться от традиционного, существовавшего на протяжении трех десятков лет союза с Австрией, обращенного против Турции. Как заметил английский дипломат Роберт Кейт, «Мерси продолжал у императрицы целовать ручки, хотя и был уже извещен о том, что их союзный договор возобновлен не будет»[580].

Екатерина II очень осторожно подошла к вопросу о союзных обязательствах. Учитывая, что европейские дела пока окончательно не улажены, не все акценты в большой политике расставлены, она считала, что торопиться нельзя и тем более совершать непоправимых ошибок. В 1762 г. в Петербурге считали нецелесообразным возобновлять договор с Австрией, которая потребовала бы продолжить кампанию против Фридриха II. В тот период важнее представлялся союз с Пруссией, так как король не планировал создавать препятствия Екатерине II по проведению своей линии в Варшаве. В результате, австрийская императрица Мария Терезия, недовольная неудавшейся миссией д’Аржанто, осенью 1763 г. отозвала его[581].

Отношения России с Францией в рассматриваемый период оказались крайне напряженными. Еще до воцарения Екатерины II русский посланник в Париже граф П. Г. Чернышев, выполняя распоряжение Петра III, на приеме у главы внешнеполитического ведомства Франции герцога де Шуазеля зачитал декларацию о заключении мира между Россией и Пруссией. Французский министр не мог скрыть своего возмущения. Он с трудом верил в то, что казавшаяся еще совсем недавно прочной союзническая система теперь рушилась у него на глазах без согласия стран – участниц коалиции.

В контр-декларации, врученной Чернышеву, подчеркивалось, что король Людовик XV «счел бы себя виновным в измене, если бы принял участие в тайных переговорах. Король омрачил бы свою и своего государства славу, если бы покинул своих союзников. Король не может забыть главного закона, предписанного государям от Бога – верности договорам и точности в исполнении обязательств»[582]. Явное неудовольствие Людовика XV русским императором нашло продолжение в неприязненных действиях по отношению к Чернышеву: король демонстративно не замечал его на официальных приемах, избегал вступать с ним в разговоры и перестал давать аудиенции.

После совершившейся в России «интересной революции» (по выражению Шуазеля), во французском министерстве поначалу доминировало убеждение, что новая императрица только из чувства ненависти к своему покойному супругу возобновит военные действия против Пруссии и вновь поставит Фридриха II на грань катастрофы. Но радость Версальского, равно как и Венского кабинетов, оказалась преждевременной – ничего подобного не случилось.