Согласно условиям договора, Лондон в случае войны России с Турцией должен ежегодно выплачивать Петербургу 500 тыс. рублей (100 тыс. фунтов стерлингов). Сумма огромная, особенно если учесть, что британская послевоенная экономика находилась не на подъеме. Однако не только это стало главным препятствием на пути достижения соглашений. Сент-Джеймский кабинет учитывал прежде всего настроения парламентского большинства, представлявшего интересы крупных торговых и судоходных компаний, влиятельных банкирских и купеческих домов.
Риск потерять налаженную средиземноморскую (левантскую) торговлю, приносившую хорошую прибыль, определил принятие отрицательной резолюции парламента. Букингам получил инструкции статс-секретаря по иностранным делам графа Сандвича, в которых прямо говорилось: «невозможно найти причину, по которой Великобритания может согласиться на статью, столь гибельную для ее торговых интересов»[596]
. Британский посланник с «крайним прискорбием» констатировал, что предлагаемый ему договор «клонится единственно к выгодам России, без всякой взаимности для Англии».Со своей стороны, в Зимнем дворце также выдвинули пункт о casus foederis: императрица принимала на себя обязательство предоставить 12 тыс. солдат для защиты побережья Великобритании и Ирландии в случае военных действий с Испанией или Португалией. Еще одним камнем преткновения в англо-русских переговорах стала статья, касавшаяся польского вопроса. Она содержала условие о выплате Лондоном 500 тыс. руб. ежегодно с момента вступления русских войск в Польшу. Английская сторона категорически отвергла такие условия.
Екатерина II заняла твердую позицию: сначала союзный договор, потом торговый, а пока она ограничится «добрым согласием и дружбою» с Англией[597]
. Британский дипломат квалифицировал предложенный ему проект как «договор о субсидиях», отдельные статьи которого назвал «очевидной несправедливостью» по отношению к своим соотечественникам[598]. Переговоры об англо-русском союзе принимали затяжной характер. В рескрипте Генриху Гроссу Екатерина II предписывала: «Турецкую войну полагать с нашей стороны кондицией sine qua поп, ибо вся польза союза нашего в ней одной и ограничивается»[599].Сменивший Букингама сэр Джордж Макартней начинал отчеты руководству с жалоб на министров императрицы и на то, как они ведут переговоры. Макартней возмущался «грубыми понятиями» русских, тем, как они «бесцеремонно составляют ультиматум, который должен быть проглочен». Это происходит от того, полагал он, что в Петербурге «сильно возомнили себя в собственном могуществе», поэтому «мало опасаются прочих держав»[600]
. Тем не менее Макартнею удалось выполнить порученную миссию. Екатерина II согласилась на основное условие Сент-Джеймского дворца, и 20 июня (1 июля) 1766 г. состоялось подписание англо-русского торгового договора сроком на 20 лет. Статьи договора подтвердили режим наибольшего благоприятствования английским купцам на территории Российской империи, и британская дипломатия выиграла тот раунд переговоров. Торговый договор стал ее большим успехом, а сам Макартней вскоре покинул Петербург, назвав российских государственных мужей «невежественными и грубыми».В документах не отразилась причина такой «податливости» Екатерины II, но с большой долей вероятности можно предположить, что выполнить требование англичан ее вынудила обострившаяся ситуация в Константинополе. Явная подготовка Турции к войне с Россией побудила императрицу занять более гибкую позицию на переговорах с Макартнеем. В связи с тем, что Франция и Австрия были враждебны, шведский король ненадежен, а на Данию нельзя целиком положиться из-за молодости короля (Христиану VII исполнилось всего 17 лет), потенциальным союзником оставалась только Англия.
России пришлось идти на уступки ей в торговых делах, а вопрос об оборонительном союзе повис в воздухе. Отправляя в 1768 г. в Лондон своего представителя графа И. Г. Чернышева, Екатерина II наставляла его: «Мы никогда снизойти не можем на исключение Порты Оттоманской из случая союза, ибо инако постановляемый оборонительный трактат не содержал бы в себе никакого для нас взаимства, а только служил бы в пользу Великобританского двора»[601]
.Борьба за выход к Черному морю
В контексте борьбы за польский престол нити большой политики потянулись в турецкую столицу. В 1762–1767 гг. именно там дипломатия Вены и Версаля нашли благодатную почву для посева антирусских настроений и развернули широкую подготовительную работу по втягиванию Порты в войну с Россией. Прусский король в мемуарах не отрицал огромного влияния Франции в Константинополе. Он писал: «Французские эмиссары распространились повсюду. Одни обнадеживали поляков к защите свободы, другие подбивали Порту не смотреть равнодушно на самоуправство чужеземной державы в Польше»[602]
. Австрийскому и французскому послам не требовалось много усилий для того, чтобы убедить Диван в агрессивных устремлениях Петербурга, особенно в моменты разыгрывания польской карты.