От весны до осени, или Повесть про девочку

Конечно же, я остановилась на мосту поглядеть и послушать водопад, хлеставший через порог. Было здорово смотреть, как поток воды, скрученный из узловатых, бугристых струй, переваливает через бревенчатую стенку, которой укрепили обрыв, чтоб овраг не рос дальше. Об эту стенку, об округлость верхнего бревна вода как бы разглаживалась, вниз падало уже гладкое, выпукло изогнувшееся, прозрачно-коричневое полотно. Из-за своей гладкости оно казалось неподвижным, застывшим. Только какая-нибудь щепка или палка, попавшая в поток, обнаруживала скорость, с какой рушилась вниз вода. А то бы и не понять, что это там внизу, под мостом, взбивает воду в грязно-желтую, крутую пену, рождает грохочущий рев, отчего весь мост дрожит, как живой. Я стояла, полуповиснув на перилах, до тех пор, пока мне не начало казаться, что и я вместе с водой лечу вниз, вниз, вниз и в то же время я все на месте, все на месте. Это было удивительное ощущение. Наверное, так чувствует себя парящая птица.

— Даша! — раздалось у меня за спиной. Я вздрогнула даже.

— Ой, ты, Шурка, я чуть вниз не свалилась! Ты куда?

— Я Андрюшку ищу. Провалился куда-то… А ты?

Я сказала, и мы пошли вместе. Не все ли равно, где искать Андрюшку? Может, он как раз там, у пекарни. Мы постучали в окошко — оно и зимой не заделывалось наглухо, и тетка Бану, Бану-апа, как ее все звали в совхозе, распахнула створки, обрушив на нас теплое, вкусное облако хлебного запаха.

Бану-апа была розовая, распаренная. Казалось, это от нее веяло теплом.

— Что надо, кызымлар? — спросила она, нахмурив черные широкие брови. — A-а, пирогов хотите! Это ладно!

Она дала закваски заодно и Шурке, а еще — вот радость, и как она догадалась, чего нам хочется? — отмахнула по горбушке свежего хлеба, такой горячей, что пальцы жгло.

Нет ничего вкуснее горячего ржаного хлеба, который ешь на снежной улице. Мы ели свои горбушки, зажмурившись, причмокивая, чтобы всем языком, всем ртом запомнить надольше и хрустящую, твердую корочку и рыхлый, парной мякиш, до скользкости разжеванный, так что в полную меру освобождается его и кисловатый и одновременно сладимый, дивный вкус.

Спасибо же тебе, Бану-апа!

Мы прихватили с собой длинные, длиннее нас самих, палки, чтоб отталкиваться, прыгая через ручьи.

Первый переход — через наш овраг в саду. Но и до него дойти тоже надо суметь. Везде под снегом вода. Провалишься по колено в снег, значит, выше щиколотки в воду. Даже утоптанная тропка, что ведет к баням на той стороне оврага, порой не выдерживает, оседает под ногой. Вся она в круглых дырках, наполненных темной водой, — взрослые провалились бы. Мы-то полегче.

В саду шумно от грачей и рокочущего потока. Овраг пологий, и вода широко идет по нему. Целая река. Нипочем не перепрыгнуть и с палками. Но там, где овраг круче и теснее подымал свои склоны, река пряталась, ныряла под снежную кровлю. Вот тут можно! Сперва надо попробовать палкой. Легко, как спица в масло, погружается палка в снег, и очень скоро рука вообще не чувствует сопротивления — палка пробивала снежную кровлю, попадая в пустоту. Провалишься очень быстро, если просто идти. Но мы знаем способ: надо кубарем катиться. А для верности Шурка кладет на снег наши палки, как два рельса. По ним и покатимся.

Сердце все-таки замирает, как представишь под слоем снега в темноте несущуюся коричневую воду.

Зато когда встаешь на той стороне, ты уже победитель, и солнце сияет в твою честь, и воды шумят — слышишь? — с досадой шумят — упустили! — и грачи орут — поздравляют! Мы топаем дальше, туда, к моему «Артеку». Это не овраг даже, а целый провал с крутыми, почти отвесными стенами.

Каждая весна, каждый ливень кромсают его бока, отхватывая целые глыбы земли. Одни вода перемалывает сразу, иные же просто оседают, образуя уступы и террасы. В вершине оврага прошлым летом было три таких уступа: один широкий — в середине, а два поменьше, поуже — сверху и у самого дна. Как гигантская лестница в три ступеньки. Каждая ступ летом так зеленела и цвела, как ни одна лесная полянка. Солнце полдня в упор смотрело на эти террасы. Вот и росло здесь все, как в оранжерее.

Мне казалось: здесь, как в горах, как на юге, красиво и солнечно. И назвала овраг «Артеком». Попасть в настоящий Артек было моей сказочной мечтой. Больше всего я любила читать в «Пионерской правде» рассказы про Артек.

Между прочим, на «Артек» мы очень надеялись. Тут поток падает сильным водопадом, роет землю, как машина. Может быть, нынче вынесет, выроет из земли что-нибудь драгоценное?

Сейчас «Артек», как Петергоф на бабушкиных открытках, — то ли фонтан, то ли каскад: со всех уступов, со всех боков льются, светятся, дрожат легкие потоки, струи, струйки. Они рождают плеск, звон, журчание, не сливающееся с басом водопада, каждая живет отдельно, поет свою песню.